Конан. Карающий меч - Роберт Говард Страница 2

Беззаботная, полная случайностей жизнь Конана была искусственно трансформирована в «карьеру». И то, что делало цикл таким чудным — мощное чувство свободы, обусловленное, помимо прочего, абсолютной независимостью каждой истории от предыдущей и следующей (кроме Конана, почти нет повторяющихся персонажей!),— исчезло, и вольная жизнь бродяги-варвара обернулась неуклонным стремлением к цели. И вот результат: теперь гораздо проще видеть в Конане самого обычного супермена, который поднимается из грязи в Князи благодаря своей физической силе (яркий тому пример — голливудская трактовка судьбы киммерийца).

Да, Конан в конце концов стал аквилонским монархом, и это сомнению не подлежит. Он король и в самом первом рассказе цикла, «Фениксе на мече». Но ни в одном из говардовских произведений мы не увидим даже намека на желание усадить его в конце концов на трон. В повести «За Черной рекой» Конан говорит: «Я был капитаном наемников, пиратом, козаком, бродягой без медяка за душой и полководцем — Кром всемогущий, кем я только не перебывал! Пожалуй, только королем в какой-нибудь цивилизованной стране, но, может быть, до смерти успею побывать и королем». В «Гвоздях с красными шляпками» на вопрос: «И кем ты только не был?» — он отвечает столь же однозначно: «Пожалуй, королем хайборийского королевства… Знаешь, иногда так хочется стать королем. Может быть, я им и стану… когда-нибудь. Чем я хуже других?»

Королем Конан стал, но лишь когда в определенный момент его жизни подвернулась такая возможность. Сам он подобных планов не вынашивал.

Что касается говардовских представлений о королевстве, они не имеют ничего общего с империализмом. Скорее, это артурианская концепция: король — первый среди равных, он верой и правдой служит народу. На самом деле венец для Конана скорее бремя, с которым подчас хочется распрощаться: «Просперо… эти проклятые дела меня замучили. Я устал так, как не уставал прежде, с утра до вечера махая мечом на поле боя… Если бы ты знал, как мне хочется поехать с тобою в Немедию… Мне кажется, я уже целую вечность безвылазно нахожусь в этом дворце, и прошли десятилетия с тех пор, как я в последний раз садился на коня. Но Публиус твердит, что дела государственные требуют моего присутствия в городе. Ты знаешь, когда я возложил себе на голову корону Нумедидеса, то думал, что достиг предела желаний. Но оказалось, захватить трон — одно, и совершенно другое — управлять королевством. Было время, когда я считал — любые вопросы легко разрешаются мечом, сейчас м не начинает казаться, что меч — вообще не помощник в государственной политике» («Феникс на мече»).

Когда сторонники Конана, потерявшего Аквилонию, предлагают ему покорить еще одно королевство, он отказывается наотрез: «Об империях пускай мечтают другие, я же хочу сохранить принадлежащее мне. Я не стремлюсь к тому, чтобы править империей, сколоченной огнем и мечом… Одно дело — когда народ вручает тебе трон и сам соглашается на твое правление. И совсем другое — захватить чужую страну и властвовать с помощью страха. Чтобы я превратился во второго Валерия? Нет, Троцеро. Я намерен править всей Аквилонией — и не более. Или ничем!»

Нам, составителям этого трехтомника, Конан представляется совсем не таким, каков он в глазах широкой общественности: свирепый полудикарь в одеждах из шкур. Масскультура обрекла его той же судьбе, что и берроузовского Тарзана, причем оба утратили способность к связной речи. Популярная версия киммерийца способна лишь убивать, насиловать и завоевывать. Мы же не считаем, что истории о Конане-короле являются хронологическим завершением саги длиною в жизнь, карьеры самого могущественного властелина Хайборийской эры. Ведь как ни крути, а произведения эти написаны прежде, чем большинство других. «Феникс на мече» и «Алая цитадель» появились в числе первых, в 1932-м, а «Час Дракона», созданный в 1934-м, суть повторение ранее разработанных сюжетных линий.

Все произведения, вошедшие в третий том, написаны много позже «Часа Дракона». Стало быть, в этой книге есть последние слова, посвященные автором Конану, которому он отдал четыре года и который принес ему известность. Их, однако, невозможно расценивать как итог жизни героя. Да и могло ли быть иначе, ведь Говард сам жаловался: «Мне не казалось, будто я придумываю приключения Конана; нет, я всего лишь записывал то, что он рассказывал мне».

Однако цикл можно считать завершенным: «Гвозди с красными шляпками» закончены в июле 1936-го, за одиннадцать месяцев до самоубийства Говарда. Нет никаких свидетельств тому, что в этом промежутке времени он писал о киммерийце.

Возможно, основная вина лежит на журнале «Уэйрд тэйлз», который не смог регулярно платить Говарду. Это подтверждается тем фактом, что после «Гвоздей с красными шляпками» автор взялся написать для «Уэйрд тэйлз» лишь один рассказ. В конце 1934 года Говард явно отошел от фэнтези. К тому времени он успел всерьез заинтересоваться историей родного края, юго-запада США; в ней он и черпал материалы для новых сочинений. Окрепшей любовью к истории ярко окрашены и последние произведения конановского цикла. Впервые его интерес распространился и на то, с чем он сталкивался в повседневной жизни. Увлечение кельтами, отразившееся на многих ранних рассказах о Конане, только выиграло от углубленного чтения научной литературы. Работая над последними историями о киммерийце, которые теперь вошли в этот том, Говард продолжал исследовать тему «варварство против цивилизации», но впервые ему удалось вложить в свое творчество столько искренности и достоверных сведений.

В составе этой книги три произведения, считающиеся в конановском цикле лучшими. Это «За Черной рекой», «Гвозди с красными шляпками» и «Черный чужак». Большинство исследователей творчества Говарда считают первые две вещи лучшими не только в конаниане, но и во всем литературном наследии техасца.

В то время писатель пребывал на вершине своего таланта; придуманные тогда истории снискали ему славу не просто выдающегося рассказчика, но едва ли не глашатая, несшего людям некое послание. И завершающие конановский цикл произведения доказали, что их создатель действительно заслуживает внимания критики.

Именно в этом смысле мы считаем их завершением цикла, а также своего рода завещанием. Описанные в повести «За Черной рекой» события ничего особо нового к прозе Говарда не добавили, в них лишь повторяются набеги дикарей на поселения, чересчур ослабевшие для успешного противодействия. В этом произведении, как и в других, подчеркивается неизбежность хирения цивилизованных народов и, как закономерный финал, их гибели. Но есть и отличия, главным образом это правдоподобный антураж и персонажи; то и другое взято из источников, интересовавших Говарда куда более, чем источники материалов для его псевдокельтских и псевдоассирийских построений. На этот раз поселенцы, фермеры и ремесленники, мало похожи на картонных героев, они рельефны и энергичны, как рельефен и энергичен сам Конан.

Немного найдется писателей фэнтези, сумевших так мастерски сплести реальное с вымышленным. «За Черной рекой» — это шедевр. Хотя ни одна девица не была брошена в беде, Говард приглушил наиболее фантастические элементы произведения и не стал завершать сюжетные ходы по шаблонам пульп-журналов. Мрачное предзнаменование, зазвучавшее в начале, было им донесено до самого горького конца, и на всем пути мелодрама не оступилась ни разу. Последние истории о Конане гораздо более реалистичны, чем фантастичны; этот-то реализм и ставит их особняком. И Говард прекрасно это понимал. Вскоре после того, как был заключен договор на «Гвозди с красными шляпками», он объяснил Кларку Эштону Смиту: «Пожалуй, с сырым мясом тут перебор, но я лишь честно показал, каким мне видится поведение определенных типов людей в ситуациях, из которых сложен сюжет. Возможно, термин «реалистичность» на слух никак не сочетается с Конаном; на самом же деле это самый реалистичный герой из созданных мною».