Страж неприступных гор - Феликс В. Крес Страница 2

— Ты сказал, парень, — спокойно подытожил офицер. — Вы напали на имперское войско. Вчера… а теперь снова. Взять их!

Солдаты, похоже, превратно поняли приказ, поскольку переулок в одно мгновение наполнился стонами убиваемых верзил. Легионеры, уже много месяцев презираемые как злоумышленниками, так и мирными жителями города, мстили за убитых прошлой ночью товарищей — четверых парней из патруля, окруженных в самом центре города, о которых никто не собирался вспоминать. Ни подкупленные урядники Имперского трибунала, призванные выслеживать и судить преступников, ни безразличное начальство, ни, наконец, запуганные городские власти — никто.

Порт был слишком далеко, чтобы на кораблях услышали зовущих на помощь моряков. На пиратских посудинах, совершенно открыто стоявших на якоре у набережной одного из крупнейших городов Гарры, наверняка нашлась бы пара сотен головорезов, хотя по крайней мере половина из них развлекалась в злачных местах на берегу. Солдаты не могли выйти победителями в каком бы то ни было столкновении в порту — но в двухстах шагах от него дело обстояло совсем иначе. Приятели гибнущих слышали в лучшем случае неразборчивые крики, доносившиеся с темных улиц, — не первые за эту ночь и не последние…

Не уследили лишь за танцовщицей со шрамом от ножа на лице. Хихикающая девица отправилась следом за приятелями и оказалась достаточно близко для того, чтобы понять, что происходит нечто нехорошее. Бегом бросившись назад, она начала вопить что было силы, как только оказалась среди котлов с горящей смолой. Если бы не слепящее пламя, отсюда уже без труда удалось бы различить не только очертания корабля, но и детали: среди бухт канатов, ящиков, разных тряпок и мусора, присыпанных свежим снегом (корабль отнюдь нельзя было назвать чистым), на палубе дремали также засыпанные снегом члены команды, которым предательская водка не позволила добраться до уютных лежбищ в носовом кубрике. Открылась какая-то дверь, и из-под кормовой надстройки на палубу упал луч света.

— Чего орешь, шлюха, ну чего?

— Там… наших бьют! Наших! Там, в переулках!

— Что ты болтаешь?

— Бьют наши-и-их! — истерически заорала девица, словно обезумевшая, прыгая по шатающемуся и трещащему трапу. — А-а-а! Там бьют, а я не знаю… не знаю кто-о-о! А-а-а!!!

Из закоулков корабля полезли разбуженные матросы.

— Они их убьют! А-а-а! — снова завопила девушка и, чуть ли не стуча себя пятками по прыщавой заднице, помчалась обратно в глубь улицы, словно сама, одна, хотела прийти на помощь гибнущим.

Корабль ожил. Этим людям не раз и не два приходилось вскакивать посреди ночи, чтобы тут же схватиться за оружие. Кто-то пнул припорошенного снегом пьяницу, другой, ругаясь, спрыгнул под палубу. По трапу застучали тяжелые шаги двух матросов с топорами в руках, первыми сбежавших на набережную. Но эта ночь была полна неожиданностей.

— Куда это вы?

Перед ними вдруг предстал уже немолодой, но прямо державшийся мужчина; окруженный смоляным дымом, он появился в кругу света, словно возникнув прямо из метели.

— Этот корабль — «Гнилой труп»? — уточнил он.

Это название носил уже ставший легендарным парусник, пользовавшийся самой дурной славой. Ходившие на нем канальи, скоты даже среди скотов, выродки среди выродков, когда-то бросили вызов самим морям, назвав свой корабль так, что ни один настоящий моряк, даже пират, не желал ступать на его палубу. Им командовала проклятая всеми женщина, якобы дочь величайшего в истории пирата, повешенная имперскими солдатами, а потом воскресшая благодаря непостижимым силам Шерни.

Бегущий детина замахнулся топором и ударил им незнакомца, который, видимо машинально, заслонил голову рукой.

Топор треснул, словно угодил в камень.

Незнакомец, худой высокий человек в темном плаще, направился ко второму пирату, врезал ему кулаком в челюсть — и убил. Следующим ударом он расколол башку первому, который, остолбенев, таращился на обломок топорища в руке. Расправившись с двумя противниками, он взбежал по трапу и широко расставил руки, преграждая остальным путь на набережную. На него набросились несколько матросов с мечами и топорами, но у необычайного воина тело и впрямь было из камня… Шатаясь под ударами, он отступил на два шага назад — но и только.

— Этот корабль — «Гнилой труп»? — повторил незваный гость, хватая за горло самого отчаянного из нападавших и сминая его гортань.

Он пнул еще одного, ломая ему ногу; третьему он раздробил череп, словно глиняную миску. На него с ревом мчались все новые противники, готовые снести врага своей массой, что могло бы удаться — но во всеобщей суматохе, когда вылезающие из-под палубы матросы хотели бежать на берег, а другие в суеверном страхе пятились от трапа, не могло быть и речи о том, чтобы навести хоть какой-то порядок; в темноте, едва рассеиваемой светом луны, немногочисленных корабельных фонарей и горящей на берегу смолы, мало кто понимал, что, собственно, происходит. Каменный человек на трапе тем временем выиграл бой на кулаках с пиратом, который прорвался к нему через толпу отступающих товарищей. Все тот же вопрос, заданный в третий раз, снова потонул в многочисленных воплях. Тогда гость наконец разгневался, потерял терпение и двинулся вперед, сокрушая каждого, кто оказывался в пределах досягаемости.

— Где ваша королева? — прорычал он. — Я ищу Слепую Риди!

— Будь она здесь, сукин сын, тебе давно бы уже яйца оторвали! — с ненавистью взвыл какой-то пират. — И ты давился бы ими, сукин…

— Ее нет? Тогда я приду позже, — сказал незнакомец, хотя почти никто его не слышал. — Путь свободен, до свидания. Скажите своей королеве… или лучше ничего ей не говорите.

Повернувшись, он бегом спустился на набережную и исчез так же, как и появился, — неизвестно куда и когда.

На помощь приятелям смогла прибежать лишь девушка с голым задом. Но в любом случае к тому времени в переулке остались одни трупы.

Той же ночью и в том же самом городе, но совсем в другой его части двое стояли у окна в богатом доме, глядя на падающий снег. Мало какие прежние обычаи сохранились в Дране, но Старый район, настоящий город в городе, все еще неплохо охранялся. Помнивший времена независимого королевства Гарры, окруженный собственной стеной, уже кое-где полностью разрушенной, он являлся особенным местом. В его пределах размещались резиденции городских властей, здания Имперского трибунала, небольшие казармы, являвшиеся домом не для простых солдат, но для верных служак Гаррийской гвардии, а кроме того, самые богатые каменные здания, лучшие конторы и торговые склады — словом, все, что определяет значение города. За исключением порта.

Один из смотревших в окно, лысеющий, с короткой стрижкой, носил тщательно подстриженные усы и бороду с проседью; растительность на лице скрывала небольшое уродство, а именно искривленные губы, слегка приподнимавшиеся с одной стороны, словно в издевательской усмешке. Среднего роста и упитанности, жилистый и крепкий, человек этот выглядел лет на пятьдесят, хотя на самом деле ему было около восьмидесяти. Он не ощущал своего возраста; существа, принятые правящей миром силой, очень быстро теряли молодость — но зато необычно медленно старели, в течение долгих десятилетий пользуясь радостями того, что принято называть средним возрастом. Человека этого звали Готах, а из-за искривленных губ его иногда называли Глупым или Безумным. Повсюду его считали самым знаменитым из живущих на этом свете историков-философов Шерни.