Скверна - Сергей Малицкий Страница 2

У последнего дома под ветром подрагивал почти целый коричневый балахон. Коротышка приблизился, сдвинул посохом ткань, пригляделся к изуродованному, погрызенному неведомыми тварями и уже начинающему подсыхать телу, удовлетворенно кивнул, попятился, соединил ладони на уровне лица, закрыл глаза и шевельнул губами. Несколько мгновений ничего не происходило, затем словно вихрь набежал на мертвеца, изогнулся смерчем, выпрямился и задрожал пыльным столбом.

– Давно? – спросил коротышка.

Столб подернулся волной.

– Два месяца, – понял коротышка, поднял руку и быстро вычертил в воздухе квадрат, разделив его через стороны крестом на четыре части. Линии сначала вспыхнули пламенем, затем потемнели и, теряя форму, стали медленно расплываться дымом.

– Помоги мне, – сказал коротышка. – Найди вот это в городе, и я отпущу тебя. Поднимешься над поганью, освободишься и обретешь покой.

Столб снова задрожал, являя в облачных переливах изможденное, немолодое лицо.

– Я буду ждать тебя на площади, – сказал коротышка. – Поспеши.

Столб растаял. Остатки вычерченного креста клочьями дыма поплыли в сторону реки. Коротышка поправил посохом ткань на трупе и двинулся от перекрестка на север.

Ворота городской крепости были рядом. Венчали широкую улицу, ступенями поднимающуюся к крепостной стене. Тяжелые воротины на них сохранились, хотя ржа и отметилась оспинами на лучшей каламской стали. Створки были чуть приоткрыты, как раз, чтобы пройти путнику или протиснуться всаднику. Коротышка окинул взглядом надвратные башни, черные росчерки бойниц, прищурился, вглядываясь в щель между створками. Ветер чуть слышно гудел в крепостных ходах. Из переулков за спиной смельчака доносилось цоканье когтей, невидимый зверь словно дразнил его. Коротышка переложил посох из руки в руку и начал подниматься по ступеням.

Увиденное из створа ворот заставило его поднять брови и улыбнуться. Дома внутри крепостной стены явно отличались от тех, что стояли снаружи. Время словно обошло их стороной; не коснулось безжалостной рукой, не засыпало тленом, не припорошило пылью. Их перекрытия и кровли были не просто целы – стекла сияли во всех окнах и занавески светились чистотой. Мостовая блестела так, словно не далее как нынешним утром была вымыта. Вот только ни единого человека не было видно ни возле домов, ни в дверях, ни в окнах, ни на причудливых балконах и террасах. Казалось, что люди попрятались, чтобы не попадаться коротышке на глаза.

– Неплохо, – пробормотал он, хотя глаза его полнились тревогой. – Мне нравится.

Улица была будто нарисована яркими красками мастеровитым художником, из тех, что умеют передавать блеск воды и глянец камня, но если она и была нарисована, то никак не на холсте. Та же мостовая отзывалась твердостью на каждый шаг. Эхо и то металось между домами, а не между развалинами. Коротышка двинулся в сторону цитадели, и стук его каблуков казался чистым и звонким. Вымощенная камнем огромная площадь сделала этот звук едва ли не оглушительным. Коротышка вышел на ее середину, обернулся, оглядывая красивые, словно выпеченные с сахарной патокой, украшенные глазурью дома, пустынные улицы, удовлетворенно ударил о камень посохом, заставив звон разнестись во все стороны, и зашагал к устроенному на противоположном краю площади трактиру, перед которым на каменной скамье сидели четверо горожан. Только они не прятались и как будто даже ждали коротышку. Над их головами и над богатыми, украшенными резным стеклом дверями из стены торчали днища дубовых бочек. Серый камень мостовой перед входом в трактир был заменен красным гранитом. Квадратные колонны у дверей выполнены из розового мрамора.

Коротышка кивнул четверым, которые на первый взгляд ничем не отличались от подобных стариков перед любым трактиром Анкиды, толкнул тяжелую дверь и вошел в узкий и длинный зал с высоким потолком. Справа тянулась стойка из красного дерева, слева стояли дубовые столы, за которыми сидели еще десятка два горожан. Кто-то потягивал из кубков вино, кто-то отдавал должное тушеному мясу. За стойкой натирал тряпицей глиняные чашки верзила-калам в сером фартуке. Коротышка поклонился повернувшимся к нему завсегдатаям, прошел в глубину трактира, оперся локтями о стойку, которая была ему по грудь. Хозяин вопросительно посмотрел на гостя, потом перевел взгляд на стоявшие за его спиной бочки.

– Нет, – мотнул головой коротышка. – Чуть позже. Я жду приятеля.

Хозяин кивнул и продолжил наводить блеск. Но всякий раз, когда он брал в руки очередную чашку и проводил тряпицей по ее краю, раздавался едва различимый скрежет.

– Давно не бывал здесь, – словно между прочим, проговорил коротышка через минуту. – Но вот, забрел ненароком. Ищу тут одно заведение. Что-то вроде обители. Кров она дает в основном женщинам, но кто его знает, может быть, и мужчине найдется место? На воротах у них знак – квадрат, вроде инквизиторского, но крест не из углов вычерчен, а из середины сторон. Не попадалось?

Хозяин пожал плечами.

– Ты не помнишь меня? – спросил коротышка.

Хозяин сдвинул брови, несколько секунд всматривался в лицо гостя, затем мотнул головой.

– А я тебя помню, – проговорил коротышка. – И имя твое помню. И даже знаю, где ты похоронен. Ты успел выбраться из Уманни. Пару лет прожил в Эбаббаре, потом переехал в Самсум. Держал маленький трактир у Храмовой площади. Я заходил к тебе время от времени. Лет тридцать ты там прожил. Потом помер. Думаю, урна с твоим прахом до сих пор стоит в одном из склепов. Почти полторы тысячи лет. Тебя это не удивляет? Хотя чему уж тут удивляться, в Самсуме берегут старые кладбища, любое из них моложе самого древнего города. К тому же я и сам немолод, если помню… такое.

Хозяин заведения продолжал натирать чашки, словно не слышал слов коротышки. Только скрежет стал чуть громче.

– Запаха нет, – проговорил коротышка, повернувшись спиной к стойке. – Все хорошо, все похоже. Даже лучше, чем было. Но запаха нет. А когда-то в этом трактире пахло так, что слюна текла еще на соседних улицах.

Все завсегдатаи смотрели на коротышку. Но лица горожан были безжизненны. Ни любопытство, ни раздражение, ни радушие не отражалось на них. Открылись двери, и в них медленно вошли старики, встали у стены.

– И звука тоже нет, – добавил коротышка. – Только от моих каблуков. Дверь и та не заскрипела. Разве только сталь скрипит в твоих пальцах, хозяин.

Молчание, царившее в трактире, копилось и словно собиралось перехлестнуть через край.

– Ты намекни своему владыке об упущениях, – бросил коротышка через плечо. – На тот случай, если он не захочет переговорить со мной лично. В этом деле мелочей нет. А то ведь ну как без запаха и звука? Конечно, если это представление не ради меня одного!

Молчание не прервалось. Коротышка кивнул, обернулся к двери. Она не открылась, но перед ней вдруг оказался худой человек с изможденным лицом. Он поежился, окинув взглядом молчаливых едоков, вздохнул, глядя на коротышку. Прошептал:

– Такой же знак вычерчен под куполом главной замковой башни. В верхнем зале. Там страшно, очень страшно. Но никого нет. Я бы поостерегся туда ходить, если бы… Все, кто есть в городе, здесь. Но они не те, кого ты видишь.