Возвращение великого воеводы - Алексей Фомин Страница 2

Свободного пространства уже практически не оставалось. Душная шершавая темнота заплела ноги и руки, сдавила грудь и мягкой варежкой легла на нос и губы. Дышать стало нечем, перед глазами поплыли яркие разноцветные круги. «Так сдуру и умереть можно во цвете лет!» – вспыхнула паническая мыслишка, будя заторможенный мозг.

Сашка резко рванулся, всплеснул руками, стараясь оттолкнуть душившую темноту, и… открыл глаза. Лицо его утопало в пухлой перине, а сверху голову прикрывала большая, тяжелая подушка. Сашка отпихнул ее в сторону и, повернувшись на спину, сел в кровати. Первое, на чем сфокусировался его взгляд, – это счастливая, улыбающаяся физиономия Фленушки-Гертруды.

– Добро ли почивали, государь мой? – певуче произнесла она и совершенно по-хозяйски присела на край Сашкиной кровати.

Рассеянным взором Сашка обвел комнату, в которой он только что проснулся. «Ага, Фленушка. Значит, это все-таки четырнадцатый век, хотя комната… Нет, это точно не Ольгина спальня. Да и на любую другую комнату в ее доме эта комната не походит. Откуда б Ольге взять столько денег, чтобы затянуть все стены тисненной золотом кожей да завесить их фламандскими гобеленами?»

После похорон Мамая и Микулы Сашка вместе с Ольгой отправился в ее имение, в Тушино, и зажил там спокойной, вольной жизнью штатского человека, свободного от каких-либо обязательств перед государством и лицами, его представляющими. Князь Дмитрий, сразу же после одержанной его войском победы прозванный придворными лизоблюдами Донским, удалился в свою столицу Кострому праздновать, торжествовать и одаривать великокняжескими милостями приближенных. Его милости (по вполне понятной причине) Сашку нисколечко не интересовали, так что следовать за великим князем он посчитал для себя необязательным. Дмитрий же, по своему обыкновению, вспоминал о своем великом воеводе лишь тогда, когда в нем возникала крайняя нужда.

Задание Лобова Сашка с треском (как он сам считал) провалил – ищи теперь Некомата по всему миру, как иголку в стоге сена. Ни одной ниточки, ведущей к нему, у Сашки не осталось. Так что и с этой стороны никаких срочных дел у него не было. Можно (и нужно) было возвращаться домой, в двадцать первый век. Там его ждали Лобов и новое задание. Новые путешествия во времени и новые схватки с теми, кого Вещая Гота назвала «слугами дьявола». Ничто его больше не задерживало в четырнадцатом веке.

Но это как посмотреть. Конечно, если считать любовь причиной мелкой и несерьезной для того, чтобы начать манкировать интересами дела, тогда, конечно… А если принять во внимание, что настоящему мужчине его любимая дорога не меньше, чем Родина, то… совсем даже наоборот. Целых три дня Сашка колебался, раздираясь душой между чувством и долгом. Решение пришло неожиданно и как-то само собой. «Ну, побуду я с Ольгой месяц, а в двадцать первом веке это – примерно одни сутки. Парадоксы времени. Да за одни сутки ничего, считай, там и не изменится, – пришла в исстрадавшуюся от сомнений Тимофееву голову спасительная мысль. – Вон уже сколько веков эти гады у нас, на Земле… И ничего, держимся. А тут – один день. Зато я с Ольгой хоть по-человечески попрощаюсь».

Счастливый месяц, полный любви и неги, который вполне справедливо можно было бы назвать медовым, пролетел как один день. Печальная необходимость расставания с возлюбленной вновь возникла перед Сашкой. «Какого черта! – разозлился он сам на себя. – С чего это я решил, что Лобов зашлет меня в другое время? Да у нас и привязки материальной нет нигде больше, кроме как здесь. Да и… Даже если Лобов придумает что-нибудь новенькое, все равно буду настаивать, чтобы вернуться именно сюда. С тем же успехом я этого Рыбаса-Некомата могу и здесь искать…» Решение было принято, и оставалось только подготовить Ольгу к предстоящему расставанию. Сашка надеялся, что оно будет недолгим, но все же…

– Оленька… – начал он в одно прекрасное осеннее утро, когда они, проснувшись, едва успели поприветствовать друг друга легким утренним поцелуем.

– Да, милый…

– Оленька, мне нужно на некоторое время тебя покинуть.

– Ты хочешь вернуться на службу? Поехать к матери? Отправиться на охоту? Иль еще куда-нибудь? – забросала она его вопросами. – Не беспокойся, милый, я готова следовать за тобой всюду. Быть рядом с тобой иль в отдалении, как скажешь, но лишь бы видеть тебя каждый день, каждый час, каждую минуту.

– Нет, Оль, это не совсем то… – Сашка наморщил нос и почесал пятерней затылок, мучительно соображая, как преподнести женщине, живущей в четырнадцатом веке, информацию о путешествиях во времени и трансформациях в духовно-нематериальном мире. Скажешь правду – получишь, вполне возможно, весьма неожиданную реакцию. Что-нибудь наврешь… Нет, врать любимой женщине Сашке совсем не хотелось. Поэтому, слегка поразмыслив, он выбрал единственно верный (как ему показалось) путь – путь недомолвок и полуправды. – Ты, наверное, знаешь, еще пять лет назад я был… дурачком. Слышала?

Ольге говорить на эту тему, похоже, было не очень приятно, поэтому она всего лишь утвердительно кивнула, не сказав ни слова.

– Ну я так и думал, что найдутся доброжелатели – просветят, – непонятно чему обрадовался Сашка. – Так вот… И не дурачок я вовсе. Это болезнь у меня такая. Просто я начинаю плохо говорить, слюни иногда пускаю и… соображаю туговато. Но я все понимаю! Надо мне только тщательно все растолковывать. Понимаешь?