Свет – Тьма - Елена С. Равинг Страница 2

Но в какой-то степени папа оказался прав — лечение помогло. У мамы больше не случалось истерик и приступов страха. Она устроилась на работу в магазин, что было очень кстати, ведь папиной зарплаты едва хватало на дорогостоящие лекарства и оплату её пребывания в клинике. Да ещё я — школьница-студентка — висела на шее. За этот благодатный период я смогла нормально окончить школу, поступить в университет и даже найти кое-какую подработку. В деньгах мы больше не нуждались, но в жизни могло случиться всякое, поэтому я старалась перестраховаться.

А потом я встретила Ваню.

Мы познакомились совершенно случайно, словно нас столкнула судьба в прямом смысле этого слова. Был погожий день середины мая, и я просто шла по улице. Куда — давно стёрлось из памяти. Я отвлеклась лишь на секунду, засмотревшись на какого-то малыша с огромным мячом, солнечный свет отразился от лужи, ещё не высохшей после ночного дождя, и ослепил меня. Ничего не видя перед собой, я по инерции продолжала двигаться вперёд и буквально налетела на Ваню, ударившись о него всей поверхностью тела. Ему было очень смешно, а я засмеялась только тогда, когда смогла разглядеть здоровенного парня сквозь солнечные блики, таявшие на радужках глаз. Он оказался высоким, симпатичным блондином атлетического телосложения с невероятно красивыми глазами кристального цвета. И будто добрый молодец из славянских преданий, был одет во всё белое, только косоворотки не хватало, поэтому на фоне светлого неба я его и не заметила. Мы разговорились. Вместе нам было хорошо и весело, и это случайное столкновение переросло в сильные чувства.

Правда, очень долго я не могла рассказать ему о своей семье. Я боялась, что Ваня не захочет иметь дело с психически больными людьми и бросит меня, когда узнает о сумасшедшей матери. Но однажды всё-таки решилась. И испытала огромное облегчение, когда он не выразил ни отвращения, ни страха, ни опаски, а наоборот — сочувствие и готовность помочь. Больше не нужно было ничего скрывать, и между нами рухнула ещё одна преграда…

Однако спокойное время длилось не так долго, как хотелось бы. Недавно у мамы снова произошёл срыв, и я впервые осознано увидела её безумие. Она металась по квартире, словно зверь, загнанный в клетку, что-то невнятно бормотала, иногда кричала, бросалась ко мне и хватала за руки. Даже хотела отцу лицо расцарапать, когда тот попытался её успокоить. Наверное, я никогда не смогу забыть её глаз. Они были огромными, зловеще блестели и в них таилось столько боли, ненависти и ужаса, что хватило бы на тысячу людей. Это были нечеловеческие глаза, будто в маму вселился бес. В памяти сразу всплыли все её истерики, когда меня, маленькую, уводили подальше, стараясь оградить детскую психику от потрясений. Теперь я выросла, меня больше никто не уводил, и мне было безумно страшно…

В тот момент всё изменилось и стало гораздо хуже.

Периодически я ездила к ней в больницу, и каждый раз моё сердце сжималось от жалости. Мама была красивой, молодой женщиной, а теперь её пичкали какой-то дрянью, от которой она старела и увядала на глазах. Из-за большого количества лекарств она почти не реагировала на происходившее вокруг и редко разговаривала, а если их отменяли — у неё начиналась новая истерика. Во время предыдущих приступов она не теряла связи с реальностью, а теперь полностью замкнулась, ушла в себя и даже меня с отцом не всегда узнавала. Анатолий Сергеевич Лазаревский — её лечащий врач — только успокаивал нас. Он говорил, что кризис миновал, что мамино состояние стабилизировалось и что вскоре её отпустят домой. Но почему-то никак не выписывал, а только обещал, обещал и обещал… Конечно, плохо было так думать, но, наверное, этот момент уже никогда не настанет…

Как-то, набравшись смелости, я поговорила с доктором Лазаревским и о своих кошмарах. После очередной маминой истерики я не могла отделаться от мысли, что у меня начиналось то же самое. Что рано или поздно это приведёт меня в больничные стены, как и её. Вдруг мои плохие сны были признаком развивавшегося наследственного заболевания? Вдруг вскоре я начну сходить с ума, как и она?

Анатолий Сергеевич странно на меня посмотрел. Однако после недолгих расспросов сказал, что мои кошмары могли быть следствием перенесённого стресса и что волноваться пока не о чем. Выписал лёгкое успокоительное, но в блокноте всё-таки что-то записал…

Я твёрдо решила больше не заикаться в его присутствии о своих снах. Во-первых, мне не хотелось угодить в психушку, а во-вторых, характеры у нас с мамой были совершенно разные. Мягкая, ранимая, подверженная чужому влиянию и верующая во всё подряд, она, может, и могла повредиться рассудком, но со мной такого не должно было произойти. С детства я наблюдала эту картину, с детства знала, как она протекала и к чему приводила, поэтому можно было сказать, что я была подготовлена.

Даже внешне я ничем не напоминала маму. Роскошные, слегка вьющиеся каштановые волосы и огромные серо-голубые глаза она оставила себе. Мне же достались папины жидкие соломенные прядки, которые едва отрастали до лопаток и в этом редком случае напоминали скорее тощие крысиные хвостики, из-за чего мне приходилось часто стричься и носить длину максимум по плечи. С глазами дело обстояло немного интереснее. Мама рассказывала, что, когда я родилась, они имели насыщенный синий цвет. Но потом поблекли, потемнели и теперь являлись абсолютной копией папиных скучно-карих глаз. Хорошо, что хоть фигурой я не пошла в отца. Оказаться почти двухметровой, плотно сбитой девицей мне совсем не улыбалось, и я радовалась, что остановилась в росте на средних метр шестьдесят пять и имела такое же среднее, даже немного худощавое телосложение. Для посторонних людей я была самой обычной, заурядной личностью, которую часто даже не замечали. Но только для тех, кто не знал, что происходило в нашей маленькой, но странной семье…

—Снежок, иди ко мне!— позвала я собаку, выплыв из облака мрачных раздумий.

Уставший носиться и пугать голубей пёс медленно подошёл, не торопясь сел и высунул длинный, розовый язык. Он никогда не возвращался, пока сам того не хотел. Звать его, а уж тем более ловить, было бесполезным и очень хлопотным занятием. Он играл, подманивая к себе, а потом удирал со всех ног; подходил ближе, демонстрируя покорность, но в любую секунду был готов сорваться с места. Поэтому мы уходили подальше от людей, и пёс бегал, пока не уставал и сам не начинал проситься домой. Но в таких долгих выгулах, кроме всех плюсов здорового образа жизни, присутствовал один жирный минус — пока я ждала возвращения Снежка, в голову лезли разные мысли, наполняя её до предела.

Вот и теперь от хорошего настроения не осталось и следа. А на что я, собственно, надеялась? На лёгкую, увеселительную прогулку, полную радостных и приятных впечатлений? После сегодняшней ночи, да и после всех последних ночей, это было просто нереально…

Наконец, собака позволила пристегнуть поводок, и мы пошли наверх в уже просыпавшийся город. Казалось, из-за тяжёлого сердца шагать по ступеням тоже стало тяжелее: ноги не слушались, каждый шаг давался ценой неимоверных усилий, а лестница в шесть пролётов превратилась в бесконечную, словно мы поднимались не из оврага, а из огромной пропасти, куда меня затянули воспоминания. Такой же бесконечной показалась и дорога от реки до дома, хотя нужно было пройти всего пару высоток. Мы жили на улице, которая лежала параллельно набережной, но возле воды я гуляла только утром с собакой. Днём находились другие, более важные дела, а вечером я, как правило, так уставала, что о прогулках даже не задумывалась. Естественно, зимой на набережной я вообще не появлялась, ограничиваясь пятью-десятью минутами выгула собаки во дворе. Именно поэтому я не понимала завистливых возгласов многих людей, когда те узнавали о моём месте жительства. Я бы с удовольствием переехала в самый густонаселенный район, отдала бы случайное соседство с природой за нормальный человеческий сон, которого была лишена, в отличие от остальных…