Демонология Сангомара. Удав и гадюка - Д. Дж. Штольц Страница 2

Упоминание Мариэльд де Лилле Адан слегка остудило графа, но червь сомнения еще точил разум.

— Моя жена была известной красавицей — синеглазой и черноволосой северянкой.

— Была? Так что произошло с вашей семьей?

— Тридцать лет назад Филиссия добралась на Север, в Вертель, до отца, барона Фораджи, выходца из Крелиоса. Но он разорился, когда весь его товар в Глеофии забрали под предлогом плохих отношений с Великой Флоасией.

Затем старик прекратил говорить, снова дождался, пока роскошно одетый гонец проедет мимо на своей тонкокостной и стройной кобыле. Вицеллий словно боялся, что сказанное им достигнет лишних ушей.

— Когда я устроился в Ноэле, то послал в Вертель гонца, передав с ним золото и предполагая, что Филиссия там. Однако посланник вернулся и сообщил, что ее отец повесился из-за долгов. Имение забрали в счет уплаты, а Филиссию выгнали с полугодовалым сыном на мороз. Мою жену считали южанкой и распутной женщиной, поэтому не любили, и помощи в городе она ни от кого не получила.

Ответом на рассказ старика Вицеллия стало лишь молчание — граф ждал продолжения и терпеливо слушал.

— Гонец искал Филиссию, но никто не знал, куда она пропала. Однако по возвращении назад, проезжая небольшую деревню у реки рядом с Вертелем, посланец заночевал на постоялом дворе. И случайно выяснил, что некая худая и ослабшая черноволосая женщина с ребенком на руках явилась из сильной вьюги со стороны Вертеля чуть больше года назад. Ее приютил один вдовец, а когда она распотрошила его от голода, то на Филиссию обрушился народный гнев.

Фийя, которая тихонечко восседала на лошади позади двух вампиров, испуганно сглотнула слюну, слушая рассказ, а Юлиан лишь кивнул.

— Младенца тоже убили? — спросил граф.

— Да, люд зарубил их на месте, — закончил историю веномансер. — Филиссия никогда не умела терпеть голод, и, изнеженная и капризная, была совсем не приспособлена добывать кровь на Севере, лишенном рабов.

Лицо старика напоминало маску, и ни единой эмоции сожаления или печали на его лице Юлиан не заметил. Граф знал, что Вицеллий Гор’Ахаг безразличен к страданиях всех вокруг, но, как оказалось, его не трогали даже горести собственных жены и ребенка.

— Теперь ты знаешь — никто не в курсе, где мой сын, потому что он мертв. Как и мать. Поэтому, если начнут спрашивать про прошлое, расскажи, что ты — Юлиан

Гор’Ахаг, и твоя мать добралась до Ноэля, ко мне, а потом скончалась от

кровянки, когда тебе было три года. И ты вырос при доме Харинфа.

— Что за Харинф?

— Харинф Повелитель Бурь.

— Что? Сильнейший маг Юга?

— Да. Это старый друг Пацеля. Он умер, но не оставил наследников, поэтому его родовое имение перешло по завещанию Пацелю. Особняк около Лорнейских врат.

— Интересные, однако, вы вещи утаили от меня, Вицеллий, — подозрительно покосился на веномансера Юлиан. — Почему же вы после побега не направились к Харинфу сами?

— Это уже личное… — поморщился Алый Змей. — Тебе тоже пора поучиться не выкладывать каждому встречному душу на блюдечке, — Вицеллий, будто показывая, что желает закончить разговор, посмотрел прямо перед собой, на вырастающий город. — Пойдем, восемьсот сеттов сами себя не заберут. И дай мне письмо от Нактидия.

Юлиан передал послание, достав его из набедренной сумы.

— Получается, ваш сын был еще без имени, когда случился Гнилой суд?

— Да. В те годы было модно давать младенцам сначала временные имена в честь Праотцов, а уже через год — постоянные.

— Понятно. Но все-таки это все выглядит сомнительно.

— Никаких «но»! — поморщился Вицеллий. — Если с тобой что-нибудь случится, то твоя мать с меня снимет кожу. Я ответственен за тебя, поэтому не смей перечить.

— Вы забываетесь, вы — всего лишь мой учитель.

— Вот именно, я — твой Учитель. Вампир более мудрый, с ясным рассудком и большим опытом.

Затем старик взглянул мельком на Фийю, ненароком, словно ее и не было, и снова обратился к Юлиану.

— И своей рабыне скажи, пусть держит рот на замке.

— С Фийей я сам разберусь, Учитель! — покачал головой с раздражением в голосе граф.

Вицеллий лишь пожал плечами да замедлил лошадь, натянув поводья. Когда тонкий и норовистый жеребец Юлиана энергичной рысью обошел кобылу Вицеллия, веномансер устало оглядел поля со снующими рабами и крестьянами. Затем прошелся тусклым взором по спинам Юлиана и айорки и вздохнул. Он поправил воротник, зябко поежился от свежего ветра и растерял всякое высокомерие и спесивость в своем облике.

Пока граф не видел его, Вицеллий отдыхал, сгорбившись и нахохлившись в седле, одинокий и отрешенный. Он ненадолго отвлекся от цели путешествия и вернулся воспоминаниями к своей Мариэльд, к своей голубоглазой и среброволосой Мари, ее полному искренней любовью и старой печалью взору и… и этой проклятой ненавистной сущности. Вицеллий раздраженно дернулся от этой мысли, вцепился в переднюю луку скрюченными от злобы пальцами и прикрыл глаза. Он попытался унять яростные и клокочущие рыдания, которые подкатили к горлу тела, в котором находился демон. Но все было тщетно.

Виной всему был он. И каждый день демон с содроганием вспоминал, как Мари рыдала у него на руках, обливала горючими слезами его расписанный рубинами, сапфирами, алмазами и златом балахон. И он плакал вместе с ней, пока Мари не поднялась. Она, тонкая, как ледяной клинок, и гордая, как пламенный феникс, выпрямилась и произнесла тихим, но непоколебимым голосом страшные слова: «Пусть будет так. Значит, это угодно самой судьбе». А демон все еще вопил, его стенания прокатывались по долинам и равнинам, над реками и горами, под небесами и в самых отдаленных пещерах, заставляя дрожать каждую живую тварь. Вина и тяжесть преступления казались невыносимы. Тот, кто был сейчас Вицеллием, сглотнул ком в горле. «Нужно собраться. Исходов тысячи, но необходим только один». Сложная цепочка последовательности событий плелась в хитром и древнем сознании, и уже спустя мгновение Вицеллий выглядел обычным Вицеллием, разве что едва поникшим. Скоро последует череда смертей, ужасных и опустошающих. Но демону было плевать. Если бы стоял выбор — жизнь Мари или жизнь этого мира — то он бы поверг в прах и испепелил весь Сангомар, убил каждого младенца, женщину или старика собственными руками.

— Эй, посторонись с дороги! Ты здесь не один!

Вицеллий открыл глаза и остывающим взором, в котором еще бесновалось пламя прошлых эпох, недовольно взглянул на высокого стражника. За южанином в дорогих и ладно выкованных доспехах, что указывало на служение господам, в обозах сидели понурые рабы: наги, люди, вампиры, оборотни и даже один дэв, великан ростом в полтора раза выше обычного люда. Пустыми и смиренными взглядами они все уперлись в пол повозок, на щеках горели магические клейма, а края хлопковых рубах трепал ветер. Их босые ноги и хвосты касались друг друга.