Дети золота, дети песка - Янина Волкова Страница 2

Как удалось ей выжить? Радомир и свое-то спасение не помнит, как и того, почему оказался в воде, но то, как медленно шла она ко дну, явно видится ему. Быть может, это очередное видение, навеянное Даром? Все чаще становится сложно понять, где реальность пересекается с картинами, что видны только ему. Даже сейчас Радомир не может быть уверен, что северянка настоящая. Подойти бы к ней, заговорить, прикоснуться, только пожить еще хочется.

Они враги. Нечего ему ждать от нее доброты.

Но любопытство гонит его вперед, заставляет снова и снова пытаться ее рассмотреть. Ратибор бы сейчас схватил за ухо, потянул бы назад, в безопасность, приговаривая, что любопытство Радомира погубит. Он бы съязвил, мол, так что же погубит, злоба или любопытство, но никто не ответит. Ведун не может быть уверен в том, что старейшина жив, потому и не останавливает себя. Увы, коль боги и есть, то благоразумием они его не наградили.

Она не кажется ему такой грозной, как говорят о северных воинах. Услышишь «варяги», сказанное шепотом, словно бы от слова самого беда приключится, и представляешь могучих мужей, пропитанных кровью и потом, от которых веет холодом и смертью. Девчонка на них не похожа. Макушкой вряд ли достанет до его плеча, да и меч ей будет не по руке. Радомир не сомневается в том, что именно ее он видел в своих видениях, да только что они могли значить?

Зачем боги указали ему на нее?

Странно думать, что им еще может быть какое-то дело до происходящего с теми, кого они оставили. Но если ведения – их дар, то разве не должен он был исчезнуть вместе с ними? Кому только не задавал этот вопрос Радомир, спрашивал, отчего чужие думы продолжают тревожить его и тех, кто так на него похож, но ни Ратибор, ни иные древние старцы так ничего и не ответили.

Значит, и боги никуда не делись, только молчат. Прячутся и таятся, словно бы и нет их здесь. Для них все это – лишь забава, и от мыслей этих гнев в груди его разгорается только сильнее.

Она не шевелится, словно бы и не дышит. Белые волосы падают на плечи, тонкие прядки колышутся от дыхания. Или же Радомир хочет думать, что девчонка дышит? Ему боязно остаться одному, вот только такой гордец никогда не признается в этом даже себе самому. Стремясь разглядеть лицо северянки, ведун поддается вперед, выглядывая из своего укрытия, и, не удержав вес тела на пострадавшей ноге, оступается. Древесина с громким треском ломается под подошвой сапога, и Радомир, перестав дышать, замирает на месте.

Ничего не происходит. Нет ни крика, ни шума. Может, она не услышала? Радомир практически убеждает себя в этом, успокаиваясь и теряя бдительность. Беспечность – непозволительная роскошь.

Ведун вновь выглядывает в небольшую щель между досками, чертыхнувшись про себя; северянки нет на том месте, где она была мгновение назад. Напрасно считал, словно бы та, что обучена убивать, не услышит в тишине не то что хруст древесины, лопнувшей под его сапогом, – судорожный вдох, сорвавшийся в тот момент с разбитых губ. Радомир оглядывается по сторонам, пытаясь найти ее взглядом. Его дела плохи. С такой ногой не убежать далеко, и это даже несмотря на то, что сама луннорожденная не в лучшем состоянии. Радомир дышит глубоко, старается успокоиться. От паники не станет ему лучше.

Нужно уйти как можно скорее. Может, вернуться назад, откуда пришел, но избежать встречи с ней любым возможным способом. Быть внимательнее. Собственная беспечность играет с ним злую шутку.

Ему так и не удается понять, с какой стороны дочь Луны подкрадывается к нему. Руки ее сильны, и она толкает его в плечи, заставляя тяжело опереться спиной о разбухшую от воды древесину. Не позволив даже вдохнуть, воительница давит локтем на шею, грозя сломать кадык, и тянется за мечом, но пояс ее пуст. Луннорожденная смотрит на него голубыми глазами, и ее горячее дыхание щекочет ему ключицы.

Он в ловушке. Девчонка провела его. Держит крепко, и кажется Радомиру, словно бы волчья пасть сжимается вокруг его шеи. Дернется – и ему конец. Разве может она быть такой сильной после всего, что с ними случилось? После полученных ею ран?

Движет ей ярость, холодная, но обжигающая.

Замирают напротив друг друга, внимательно наблюдают за малейшим движением. Словно зверь, готова она лишить его жизни, если Радомир сделает то, что ей не по нраву придется. Именно северянка первой нарушает нависшую над ними тишину:

– Ты тот самый ведун.

Знает его язык, хоть и говорит неправильно. Рычит, звучит приглушенно, и нет в ней перелива колокольчиков, коим так хороши певчие дочери Солнца. Нет, голос северянки другой, он полнится тьмой и лунным светом, отчего звучит таинственно. Словно бы из другого мира звучит этот голос, да разве не так это? Пока размышляет он, воительница делает еще один шаг к нему, сокращая и без того небольшое расстояние, двигаясь медленно, словно бы Радомир – олень, который сбежит, стоит ей сделать хоть одно резкое движение.

Ему не нравится чувствовать себя добычей.

Тянет он губы в надменной усмешке, словно бы и не боится ее вовсе. Да чтобы он, ведун, и боялся какой-то размахивающей мечом девчонки! Вспоминая их встречу на подступе к горящему Большеречью, думается ему, что и мечом-то она не слишком хорошо владеет. Словно бы и вовсе не на своем месте была, когда рвалась в самую гущу боя.

– Ты практически такая, какой я видел тебя в лесу, Ренэйст.

Удивление на ее лице даже приятно ему. Резко отходит она назад, и ведун жадно вдыхает, чувствуя, как ноет горло. Он заходится хриплым кашлем, в то время как северянка смотрит на него льдистыми глазами; теперь она действительно выглядит испуганной.

Так он назвал ее в зимнем лесу, где был гостем в своем видении, и на поле боя, когда оставил синяк на бледной скуле. Именно его вспомнил, когда увидел ее, бредущую ему навстречу по песку.

Ренэйст.

Ренэйст мечется по песку из стороны в сторону, прихрамывая и снова держась ладонью за левый бок. Каждый шаг заставляет ее морщиться, скалить зубы в болезненной гримасе. Он продолжает сидеть неподвижно, наблюдая за ней одними глазами. Не хотелось бы снова почувствовать, как она душит его.

К ней самой, кажется, возвращается способность говорить. Останавливается прямо напротив него, возвышаясь подобно скале, и спрашивает гулко:

– Мое имя. Откуда ты его знаешь?

Радомир усмехается, дернув плечом.

– Все было бы проще, если бы я сам знал откуда.

Такой ответ ее не радует. Она хмурится, смотрит с неодобрением, комкая пальцами ткань порванных одежд. В глазах ее плещется недоверие, да и он не склонен ей доверять. Не меньше, чем насмешка богов, то, что вдвоем они оказались на этом берегу, где Солнце и Луна делят небосвод.

Снова боги. Словно бы ничего без них случиться не может.

Северянка отступает на шаг назад, окинув побережье задумчивым взглядом. Устремляет его вдаль, на север, словно бы может видеть она, что происходит сейчас в далекой ее родине. Сколько времени провели они на берегу? Успели ли корабли достичь родных берегов? Наверняка считают ее погибшей. Кто бы мог выжить в таком кораблекрушении?