Змея и Мангуст - Кирилл Бенедиктов Страница 2

Человека, подвергаемого пытке водой, крепко-накрепко привязывали к наклонной деревянной доске головой вниз. Лицо ему закрывали тряпкой, так, что он не мог видеть, что с ним происходит, а сверху лили воду. Вода попадала в нос и рот, забивала дыхательные пути, и человеку казалось, что он тонет. Даже закаленные инструктора ЦРУ, испытывавшие эту технику допроса на себе, и знавшие, что на самом деле их жизни ничего не угрожает, выдерживали не более четырнадцати секунд. Предполагаемые террористы ломались быстрее — тем более что перед началом «водных процедур» им подробно описывали их посмертную судьбу. За стенами базы не случайно паслись на зеленых лужках стада откормленных хрюшек — руководство Гуантанамо заботилось о том, чтобы каждый воин ислама, закончивший свой жизненный путь на подведомственной ему территории, был похоронен аккуратно зашитым в свиную шкуру.

Первое, что сделал Барак Обама, став президентом США — распорядился закрыть «концлагерь XXI века», как стали называть Гуантанамо борцы за права человека. Но неожиданно оказалось, что выполнить его приказ никто не спешит. В Сенате его инициативу заблокировали соперники-республиканцы. А когда генеральный прокурор Эрик Холдер, всегда выступавший против существования специальной тюрьмы, потребовал перевести заключенных из Гуантанамо в обычные тюрьмы, его же подчиненные из министерства юстиции аргументировано доказали своему шефу, что это невозможно с юридической точки зрения.

Единственное, чего удалось добиться Обаме и Холдеру — это запретить применение пыток, в том числе и «водяной». Но и здесь они столкнулись с упорным сопротивлением людей из ЦРУ и Министерства внутренней безопасности США. Генеральный прокурор не раз намекал президенту, что у силовиков, выступающих за применение пыток, есть влиятельные лоббисты в самых высших эшелонах власти. Правда, конкретных фамилий не называл. И вот теперь...

— Дэвид, — ледяным тоном спросил Барак Обама, — не вы ли советовали мне сделать упор на отмене пыток в Гуантанамо во время предвыборной кампании?

Аксельрод криво усмехнулся.

— Разумеется, сэр. Но вовсе не потому, что я чертов правозащитник. Просто тогда это принесло вам несколько лишних миллионов голосов избирателей. А сейчас у нас появился шанс покончить с самым страшным врагом нашей страны со времен Гитлера — а этот чистоплюй (он ткнул пальцем в Генерального прокурора) ставит мне палки в колеса.

— Вы не имеете права нарушать Конституцию и приказ президента даже ради самых благородных целей, — огрызнулся Холдер, одергивая пиджак. — Почему бы вам не заняться тем, за что вы получаете деньги, мистер Аксельрод? Или лавры дедушки покоя не дают?

Аксельрод сморщился, словно от зубной боли. Он никогда не афишировал своего близкого родства с неистовым революционером Леоном Троцким, погибшим в Мексике от ледоруба подосланного Сталиным убийцы, но Генеральному прокурору о таких вещах положено было знать по должности.

— Действительно, Дэвид, — президент испытующе посмотрел на своего доверенного помощника, — какого дьявола вы ввязались в эту историю? Насколько я помню, вы не имеете никакого отношения к разведывательному сообществу?

Воспользовавшись паузой, Эрик Холдер поспешил забить еще один гвоздь в гроб своего противника.

— Мы все помним, как Карл Роув пытался провести чистку министерства юстиции! Но это было при Буше-младшем, и тогда правили бал неоконы. Теперь подобные шутки у вас не пройдут, господин советник!

— Я тебе не Роув! — взревел Аксельрод, вновь хватая Генерального прокурора за лацканы пиджака. — Запомни это раз и навсегда, адвокатишка!

— Держи ему ноги, — рявкнул сержант Терри Рейс по прозвищу Ти-Рекс. — И скотчем замотай, чтоб не рыпался!

Рядовой Энрике Ланда торопливо обматывал дергающиеся костлявые ноги Абу-Фараджа слоями прозрачной липкой ленты. С непривычки он нервничал и никак не мог справиться с этой пустяковой задачей. Стоявший в дверях камеры тип из ЦРУ, имени которого не знал никто, презрительно смотрел, как суетится Энрике, и за это Ти-Рекс ненавидел обоих — и тупого молокососа Ланду, и этого высокомерного хмыря в темных очках, похожего на агента Смита из «Матрицы». Только, в отличие от киношного, этот агент Смит выглядел так, словно беспробудно пил последний месяц. А может, и последний год.

Сержант легонько ткнул Абу-Фараджа пальцем за ухо — если бы не резинка во рту, араб взвыл бы на весь лагерь. А так он только зашипел и выгнулся дугой, словно хотел встать на мостик. Ланда воспользовался этим и быстренько прикрутил его лодыжки к доске, так, что террорист и шевельнуться не мог. Ти-Рекс ловко вытащил резиновый кляп и накрыл его лицо вонючей тряпкой (пять минут назад на глазах у Абу-Фараджа этой тряпкой обтирали заколотого к ужину поросенка).

— Счастливо искупаться, засранец, — напутствовал его сержант, поднимая пластиковую флягу с водой. Наклонил ее над лицом араба и начал поливать тряпку.

Абу-Фарадж сидел в Гуантанамо уже третий год и не раз подвергался водяной пытке. Разумом он прекрасно понимал, что его не утопят по-настоящему, но нервные импульсы, поступающие в мозг, вопили об обратном. Худое тело, привязанное к доске, забилось в агонии.

Тип из ЦРУ со скучающим выражением лица смотрел, как дергается Абу-Фарадж. Выждав минуту — больше, чем может выдержать даже очень хорошо подготовленный человек — агент Смит приблизился к хрипящему террористу и, лениво растягивая слова, о чем-то спросил его по-арабски.

Ти-Рекс приподнял горлышко фляги, струя воды перестала литься на лицо террориста. Тот, вздрагивая, со свистом втягивал в себя воздух — измученный, сбитый с толку организм торопился использовать неожиданную передышку. Цэрэушник повторил свой вопрос. Абу-Фарадж продолжал хрипеть и свис­теть.

— Сержант, — скучным голосом произнес агент Смит.

«Да пошел ты!» — огрызнулся про себя Терри, но все же наклонил флягу. Вода послушно потекла по лицу араба, и на этот раз Абу-Фарадж захлебнулся почти сразу. Агент Смит вновь заговорил с ним, и Ти-Рекс бросил почти опустевшую флягу Энрике. Пусть рядовой побегает, ему полезно.

Цэрэушник нес какую-то арабскую тарабарщину. Терри, который кроме своего родного английского знал три ругательства на испанском, откровенно томился. И вдруг Абу-Фарадж начал кричать.

Он кричал высоким, срывающимся голосом, постоянно повторяя то ли какое-то слово, то ли имя — маулави, маулави. Агент Смит, забыв о своем имидже невозмутимого парня, наклонился почти к самому лицу террориста, сорвал с него вонючую тряпку и быстро-быстро заговорил по-арабски.

Рядовой Ланда, поскальзываясь на бегу от усердия, прибежал с полной фляжкой. Опытный Ти-Рекс фляжку взял, но пускать ее в ход не спешил — пусть мистер Темные Очки и мистер Хренов Террорист себе воркуют. Глядишь, и доворкуются до чего-нибудь стоящего: вон как цэрэушника пробрало, даже тугой затылок налился кровью от волнения.

— Маулави? — переспросил в десятый раз агент Смит. И Абу-Фарадж, подергиваясь всем своим худым костлявым телом, в десятый раз подтвердил: — Маулави.