Плач серого неба - Максим Михайлов Страница 2

— Гаэль, сынок, — радостно вещал старик, — смотри, сколько жизни в этой туше, что зовет себя Вимсбергом. Право, он похож на зверя, издохшего у водопоя. Зверьки помельче селятся в его меху, твари покрупнее дерутся за самые жирные куски, а падальщики бродят кругами и тащат, что останется. И все так привыкают к нему, что даже не чувствуют, как он медленно травит их всех.

Юноша, названный Гаэлем, снизу вверх смотрел на спутника. Несмотря на ласковое «сынок», общего у них было мало… но только на первый взгляд… Стоило отвлечься от разницы между белизной подчеркнуто скромного костюма альва и сочным разноцветием наряда молодого полукровки — от теплой рыжины чуть распахнутого дождевика до красно-золотых проблесков под ним, — стоило мысленно отнять у обоих бороды, — объемистые белые пряди старика и пучок дерзких каштановых косичек Гаэля, — как оба становились едва ли не на одно лицо. Высокие лбы, скулы, острые уши с одинаково удлиненными кончиками, кофейные глаза…

Хотя вот с глазами дело обстояло непросто. Несмотря на одинаковый разрез капелькой, стекавшей от висков к переносице, и цвет радужек, выражение в них было совершенно разным. Если живой взгляд Гаэля останавливался только во время разговоров или серьезных размышлений, а в остальное время непрерывно скользил по миру, всюду отыскивая что-то новое, то черные точки зрачков его спутника казались просто выжженными дырками. Ничего не жило в них — разве что угадывалось временами некое движение, словно угольно-черная завеса истончалась на миг и приоткрывала что-то еще более темное, неясное и от того особенно неприятное, заставляющее неловко улыбаться и отводить глаза. Даже Гаэль, который явно не чаял в старике души, старался лишний раз в эту тьму не заглядывать.

Тяжело было.

Так тяжело бывает до последнего верить тому, про кого сердцем чуешь — черная в нем душа.

Но юноша не падал духом. Чуйка — чуйкой, как выражалась его не чуждая просторечья бабушка, а дела громче говорят. Сердце — оно глупое, чуть погода изменится — и уже жмется, как порося к свиноматке, а ты сволочей повсюду видишь. Мудрая старушка рассыпала подобные истины щедрыми горстями, и Гаэль с младых ногтей привык проверять друзей делами. До сих пор правило не давало осечек.

Старик всем весом (хотя сколько его там было…) налег на плечо юноши, и неторопливо увлек его к притихшей шхуне. Возница проводил их взглядом. Желтые, испещренные бурыми прожилками зрачки на миг превратились в щелочки-волоски, едва не исчезнув совсем, и тут же разжались, застыли. Бессловесный кучер обернулся к карете и принялся как-то дерганно обстукивать колесо. Лошади, испуганно похрапывая, пучили на него глаза.

Вольные фиолетовыми тенями вытекли из моросящей темноты и молча встали перед дверью. Воротники под капюшонами были подняты до самых глаз, да и те едва угадывались в тени. Гаэль помалкивал. Прежде чем они ступили на трап, старик приказал держаться позади, и юноша замер за его спиной, переводя взгляд со спутника на стражей и обратно. Молчание не затянулось.

— Любезные господа… или дамы, — заволновались седые усы, — не могу, простите, разглядеть, полагаю, вы знаете, кто я.

Плечи одного молчаливого изваяния едва заметно дрогнули. Второе бросило на него быстрый взгляд.

— Вижу, что узнаете, — оживился альв, — тогда извольте, любезные господа, доложить о моем приходе госпоже Талите.

Первый страж вновь непроизвольно вздрогнул и отрицательно покачал головой. Гаэль, всерьез озадачившийся половой принадлежностью обоих, забыв про стыд буравил взглядом низы фиолетовых балахонов. Тщетно.

Второй страж положил первому руку на плечо. Тот, щурясь, уставился на товарища, который сердито завращал глазами — иных средств общения ни Гаэль, ни старик не заметили. Но мимического спора хватило: первый, дернув плечом, открыл дверь и исчез во мраке корабельного нутра.

Ворча далеким громом, выполз на небо сонный сутулый месяц, распихал тучное месиво и принялся ворочаться в клочьях тумана. Альв и его спутник скромно переминались на месте. Затосковавший Гаэль искоса щурил глаза на бродившего за моросящей пеленой возницу— тот продолжал одно за одним простукивать колеса повозки. Зрелище было прескучнейшее.

В шхуне тихо шаркнуло, потом забренчало засовами, скрипнуло и отворило дверь. Фиолетовый страж недружелюбно зыркнул на гостей и, конечно же молча, ткнул пальцем в темный коридор. Альв только того и ждал. Дверь за ними захлопнулась, погрузив коридор в совершенную темноту.

По стенам коридора висели ковры, от которых веяло старостью. Не той старостью, что пахнет табачным уютом каминного зала и теплой негой роскошной спальни. Нет, от импровизированных драпировок несло ветхостью, немощью. И, конечно же, плесенью — сырой морской воздух был беспощаден.

Гаэль едва заметно поморщился и уголки его губ дрогнули, но старик успокаивающе сжал плечо юноши и улыбнулся, глядя вперед. Там молчаливый проводник прервал, наконец, бесшумное скольжение и выпростал из тяжелого балахона тонкую бледную руку. «Да он же мне ровесник», подумал Гаэль, и мысль, споткнувшись, вдруг неловко поковыляла в совсем другом направлении: «может, все-таки, не он?..» Но складки ткани все также надежно скрывали очертания, так что вопросу суждено было остаться без ответа.

Дверь открылась внезапно. Не сделай она этого, Гаэль принял бы ее за очередной ковер. Эта мысль так его захватила, что он едва не побежал назад, изо всех сил напрягая глаза, но старик легонько подтолкнул его, и… Они как будто перенеслись через полгорода: больше всего комната напоминала приемную респектабельной конторы в центре Вимсберга — дешевыми коврами здесь буквально не пахло, воздух был лишь чуть влажным, а мебель была дорогой и изысканной. Главным отличием оказалась хозяйка кабинета: презрев заваленный книгами и тетрадями письменный стол, немолодая альвийка в роскошном халате сидела, поджав ноги, на огромном диване у окна. Ее раскосые лисьи глаза чуть сдавливали широковатый ко лбу нос, обильно посыпая щеки мелкими, едва заметными морщинами. Капризная нижняя губа и острый подбородок делали лицо женщины немного квадратным, но это казалось не столь некрасивым, сколь необычным. Юноша, дыхание которого на миг прервалось при взгляде на слишком небрежно запахнутый халат, отметил, что, несмотря на возраст и непривычные черты, Вольная была весьма привлекательной женщиной.

Так что слова, которыми она осыпала старика, стали для Гаэля полной неожиданностью.

— Не представляю, какой идиот явился бы сюда после того, что сделали вы, Альбинос. — Голос хозяйки был тихим, почти шепчущим, но юноше послышался в нем далекий звон туго натянутой струны. — Вы ведь знаете, с кем имеете дело, и должны были предвидеть последствия. На что вы надеетесь? Думаете, статус вас спасет? Что…

— Постойте… — старик безуспешно попытался вставить слово где-то в середине ее отповеди, но лишь отчаянно возвысив голос сумел влиться в словесный поток. — Госпожа Талита, прошу, прервитесь вы хоть на мгновение. Выдохните. К чему громы и молнии? На месте они меня не испепелят, да и хорошо! Ведь я, клянусь, невиновен.

— Да как вы… — начала было побледневшая от ярости альвийка, но гость всплеснул руками с видом смиренным и горестным.