Первый и единственный - Дэн Абнетт Страница 2

В голосе астропата слышались усталость и напряжение. Через секунду он уже шептал молитву. Температура в кабине ощутимо упала. И словно вздохнуло какое-то неведомое существо.

ЛаХейн нервно сжал штурвал, чувствуя, как бегут по коже мурашки. Он ненавидел колдовство псайкеров. Он чувствовал во рту его резкий, горький привкус. Под кислородной маской скапливался холодный пот. «Быстрее уже!» — мысленно торопил он… Слишком много времени уходит. Корабль бездействует, уязвимо дрейфует в пустоте. И еще ЛаХейн хотел, чтобы исчезли проклятые мурашки.

Шепот астропата не прекращался. Через смотровую щель ЛаХейн видел розоватый туман, тянувшийся над его кораблем куда-то в самое сердце звездного скопления. Мерцающий путь длиною в миллиард километров. Холодный, жесткий свет древних звезд сочился, как рассветные лучи сквозь паутину. Темные бутоны газовых облаков распускали свои лепестки и неспешно кружились в холодном вакууме.

— Противник! — раздался неожиданный выкрик наблюдателя. — Три! Нет, четыре! Быстрые, как черти, и идут прямо на нас!

— Угол атаки и упреждения время? — немедленно собрался ЛаХейн.

Следуя спешно переданным координатам, ЛаХейн развернул судно.

— Цель быстро приближается! — повторил наблюдатель. — Трон Терры, ну они и гонят!

ЛаХейн бросил взгляд на дисплей и заметил на краю навигационной сетки мерцающие символы.

— Активировать защитные системы! Орудия к бою! — выкрикнул он.

Ожили зарядные устройства носовой турели, с треском подававшие снаряды в автопушки. Загудели энергоблоки, питающие основные плазменные орудия.

— Крыло-два — Крылу-один! — Дальняя вокс-связь донесла крик Мозелля. — Я окружен! Уходите! Именем Господа нашего Императора заклинаю, уходите!

Второй перехватчик мчался к ведущему на полной скорости. Мощная оптика корабля ЛаХейна, подключенная к пилоту через системы кабины, позволила ему разглядеть машину Мозелля за тысячу километров. За ним медленно, почти лениво скользили крылатые тени. Хищные силуэты кораблей Хаоса. Мерцающие очереди в багровой мгле. Ядовито-желтые, смертоносные потоки трассеров.

Вопль Мозелля огласил канал вокса и оборвался.

Мчащийся перехватчик пропал в раздувающемся пузыре пламени. Три вражеские машины вспороли острыми крыльями этот погребальный костер.

— Они заходят на нас! Поворачиваем! — прокричал ЛаХейн и круто развернул «Фауст», включив двигатели. Затем бросил астропату: — Сколько там еще?

— Сообщение принято. Я… передаю… — Астропат уже задыхался, напрягая силы до предела.

— Давай быстрее! У нас не осталось времени!

«Фауст» дернулся, двигатели извергли голубой жар.

ЛаХейна всегда приводила в восторг песня реактора в его собственной крови. Он вел корабль на пределе допустимой нагрузки. Экран усеяли ярко-желтые значки предупреждений. ЛаХейна медленно вдавливало в старую, потрескавшуюся кожу его командирского кресла.

В хвостовой турели сервитор развернул автопушки в поисках цели. Он не видел нападавших, но видел их присутствие — пятна черноты среди мерцания звезд.

Кормовые орудия объявили о своем пробуждении раскаленным алым потоком гиперзвуковых снарядов.

В кабине надрывались сирены экстренного оповещения. Несколько вражеских машин навели орудия и захватили цель. Откуда-то снизу офицер-наблюдатель орал ЛаХейну о маневре уклонения. Бортмеханик Манус что-то кричал по внутренней связи об утечках в системах подачи топлива.

ЛаХейн оставался спокоен.

— Все в порядке? — спросил он астропата.

Еще одна долгая пауза. Астропат бессильно развалился в своей люльке. Он был уже при смерти, мозг разрушался от перенапряжения. Но он успел прошептать: «Все готово».

ЛаХейн заложил крутой вираж и развернулся по широкой дуге, оказавшись к противнику лицом — и мощной батареей плазменных орудий. Он не мог сбежать или перебить всех. Но, именем Императора, он заберет с собой хотя бы одного.

Носовые орудия обрушили на врага очереди тысяч снарядов в секунду. Плазменные пушки исторгли в пустоту потоки сияющей смерти. Одна из теней взорвалась шаром яркого пламени. Обломки фюзеляжа и каркас еще двигались, влекомые огненной волной пылающего топлива.

ЛаХейну удалось сбить еще одного. Снаряд вспорол днище второго истребителя, а декомпрессия вышвырнула его внутренности в пустоту. Он лопнул, как воздушный шарик, завертевшись под мощными ударами и разбрызгивая свое содержимое раскаленным дождем.

Мгновение спустя ядовитые снаряды прошили «Фауст» от носа до кормы, словно чумные иглы. Осколки разнесли голову астропата, разорвали в клочья наблюдателя. Один из осколков убил бортмеханика и уничтожил блокировочные механизмы реактора.

Сразу вслед за этим давление разорвало перехватчик типа «Фауст», как стеклянную бутылку. Сверхмощный взрыв ядра реактора испарил весь корабль вместе с ЛаХейном.

Ореол взрыва разнесся на восемьдесят километров и растаял в переливах туманности.

ВОСПОМИНАНИЕ

Дарендара, двадцать лет назад

Зимний дворец был осажден. В роще на северном берегу замерзшего озера грохотали полевые орудия Имперской Гвардии. Их тоже уже присыпал снег, и каждый громоподобный залп стряхивал на них очередную порцию белого крошева с ветвей. Казенники орудий выбрасывали дымящиеся латунные гильзы на снег, который неумолимо превращался в грязное месиво.

Тем временем дворец за озером погибал. Одно его крыло охватил огонь. Снаряды вырывали куски каменной плоти из его высоких стен, сметали огромные арки, поднимали в воздух обломки плит и перекрытий, вздымали облака снежной пыли, странно похожей на сахарную пудру. Некоторые снаряды не долетали и вспарывали ледяной покров озера, порождая фонтаны холодной воды, грязи и острых осколков.

Комиссар-генерал Делейн Октар, старший политический офицер гирканских полков, наблюдал за обстрелом в полевую оптику из своего вездехода, выкрашенного в зимний камуфляж. Когда командование флота послало гирканские части подавить восстание на Дарендаре, он предвидел, что этим все и кончится. Печальная, кровавая развязка. Сколько раз они давали сепаратистам шанс сдаться?

Слишком часто, если верить этому куску крысиного дерьма, полковнику Драверу, командиру бронетанковых бригад, поддерживавших наступление гирканской пехоты. Октар знал, что Дравер с ликованием будет писать об этом в своем докладе. Этот карьерист благородных кровей держался за перила карьерной лестницы так крепко, что мог легко пинать нижестоящих конкурентов обеими ногами.

Октару было глубоко наплевать на него. Главное — победа, а не слава. Его власть комиссара-генерала была неоспоримой. Никто не сомневался в его стойкой верности Империуму, основным догматам идеологии или в яростной искренности его речей, неизменно вдохновлявших солдат. Войну он считал несложным делом, в котором осторожность и самообладание позволяли выигрывать многое за меньшую цену. Слишком часто он наблюдал обратное. Высшие эшелоны командования Имперской Гвардии верили в теорию войны на истощение. Любого врага можно стереть в порошок, бросив в бой достаточно солдат. И Гвардия в их представлении была неиссякаемым источником пушечного мяса как раз для таких случаев.