Лес великого страха - Мария Гинзбург Страница 2

Карина поцеловала его в губы. Он ответил. Их языки сплелись. Когда борьба ведьмы с поясом Равенна была близка к победе Карины, парочка ввалилась в номер. Мужчина закрыл дверь. Ведьма проворно сбросила платье. Равенн повернулся к ней и замер. Карина нетерпеливо повела плечом. В окно светила луна, и мужчина должен был увидеть ее во всей красе.

– В чем заминка? – спросила ведьма мягко.

– Жду команды, – хрипло ответил он.

– Команда.

Усталый Равенн провел рукой по рассыпанным волосам Карины.

– Кошку так свою гладь, – сказала она злобно. – Она, может быть, от этого кончит.

Он отдернул руку.

– А я – нет, – продолжала ведьма, поднимаясь на локтях. Мужчина удивленно посмотрел на нее. В том, что Карина испытала оргазм, и не один, сомневаться было сложно. – И лучше всего тебе и трахать кошек – у тебя как раз пиписка в размер подходит. А не для женщин! У некоторых язык длиннее…

Равенн понял. Он встал с кровати и начал одеваться.

– И гибче, – распалялась ведьма. – Твердый, как бревно! Уж лучше бы у тебя член был таким!

Мужчина толкнул дверь номера, на пороге обернулся. В прямоугольнике света, падавшего с галереи, Карина видела скулу и четкий профиль. И знала, что видит Равенна в последний раз.

– Найди хорошего мага, – сказал он спокойно. – И дай ему столько серебра, сколько он попросит.

– А тебе, часом, не нужно заплатить? – закричала ведьма. – Во сколько ты ценишь ублажение одной телки? Хотя, по правде, платить здесь не за что!

Она схватила с прикроватной тумбочки вазу и метнула ее в мужчину. Равенн пригнулся. Ваза, встретившись с косяком, разлетелась на осколки. Он вышел и тихонько притворил за собой дверь. Именно это добило Карину. Если бы Равенн обругал ее и захлопнул бы дверь так, что по комнате прошел бы звон, ведьме было бы легче. Она уткнулась лицом в подушку и тихонько завыла.

Дверь, ведущая в ванную комнату, отворилась. Негромко скрипнули половицы. Карина ощутила у себя на голове мягкую, теплую ладошку.

– Этот мужчина прав, – сказала Светлана. – На тебе чары, Карина.

Ведьма перекатилась на спину, отвернулась. Она не хотела, чтобы подруга видела ее заплаканное лицо. Карина редко плакала, но по опыту знала, что в такой момент нет ничего хуже сочувствующего собеседника. Обычно ведьме удавалось загнать слезы внутрь и быстро успокоиться, но если рядом находился кто-нибудь, кто жалел ее, дело заканчивалось истерикой. Впрочем, желающие посочувствовать боевой ведьме находились не так уж часто.

– Хвост Ящера, – выругалась Карина и села. – Но почему же Анастасия не заметила этих чар?

Первая целительница крыла «Змей», Анастасия, прошла с ведьмами почти всю войну и погибла во время захвата Долины Роз. Светлану прислали на замену из Горной Школы позже. Она покачала головой, на которой уже свернулся змей шлем-косы. Рыжий хвостик мазнул по лицу Карины.

– Мы, оборотни, видим то, что недоступно человеческому взгляду, – сказала Светлана. – У тебя после оргазма искривляются каналы разума и чувственности. Но даже я не могу увидеть силу, которая является причиной этого.

– Значит, Чи Земли, – пробурчала подруга. – Ну, хоть что-то…

Она приобняла Светлану за плечи и ловким, хотя и нежным движением опрокинула целительницу на кровать.

– Ты много чего еще увидела, – сказала ведьма прочувствованным баском. – Тебе понравилось?

Света засмеялась.

– О да…

На эльфийское писало, удобное и аккуратное, молодая актриса себе не заработала. Мечтой Мадлен было выкупить себя и сестру, и тратить деньги на дорогие мелочи актриса не могла. Но сейчас она пожалела о собственной экономности. Документ, который будет держать в своих руках император Мандры, пришлось писать обыкновенным гусиным пером, которое царапало бумагу, а кляксы так и норовили соскользнуть с его кончика. Стол в беседке, где уединилась Мадлен, шатался, и из-за этого буквы выходили неровными. Актриса рассеянно подумала, что владение грамотой сродни умению биться на мечах. Обучив человека, никогда уже не узнаешь, на кого он поднимет меч; навык – это то оружие, которое нельзя ни отобрать, ни потерять. Рейнекке, импресарио труппы «Лисята», обучил ее грамоте для того, чтобы растянуть фазу ухаживания – милые любовные записочки очень способствуют этому, а львиную долю подарков от пылких кавалеров Мадлен отдавала Рейнекке в зачет собственной стоимости. А сейчас актриса писала прошение… да нет, не прошение, поправила себя Мадлен, донос она писала. И если бы старый Лис узнал об этом, он бы горько пожалел о том дне, когда ему пришла в голову мысль обучить свою приму грамоте.

Мадлен поправила выбившийся из прически золотистый локон, макнула перо в замызганную чернильницу, и продолжила:

« … – его настоящее имя. Довожу до сведения вашего величества, что этот опасный негодяй разыскивается в графстве Боремия за совершение следующих преступлений…»

В парке, окружавшем летнюю эстраду Кулы, деловито жужжали пчелы. Над городом сгущались сумерки, вкрадчивые и обманчивые, как любовные речи.

«…зверское убийство крестьянки Брюнгильд Зоббер из деревни Фогельхаус в окрестностях города Азнабрюка…»

Грудь, бок и низ живота отозвались тупой болью. Хотя вот уже одиннадцать лет, как болеть у Мадлен было нечему.

«…доведение до сумасшествия благородной дворянки Дианы фон Зильберфухс…»

Актриса размяла затекшую кисть и продолжила:

«…убийство Кримхильды, единственной дочери графа Боремии Фридриха Смелого …»

Колокола на ратуше начали вечерний перезвон. Гость, ради которого Мадлен сегодня призвала свой Цин и вспомнила правила приготовления декоктов, должен был вот-вот появиться.

«В настоящее время Хаген фон Татцельберг проживает в таверне „Золотой единорог“ на площади Трех Воинов под именем…», торопливо дописывала актриса.

Мадлен услышала шаги и узнала обладательницу этой легкой, пружинистой походки. В беседке появилась Инга. Сестра была младше Мадлен на семь лет, но уже сейчас выглядела старше актрисы.

– Все готово, – сказала Инга. – Он пришел. Ждет тебя в гримерке.

Сестры обменялись улыбками. Безрадостными, холодными и злыми.

Мадлен никогда не думала, что когда-нибудь в жизни займется доносительством. Раньше ей приходилось писать только небольшие диалоги для своих героинь в пьесах, сочиняемых Лисом для увеселения благородной публики. Но даже ненависть к человеку, который разрушил ее жизнь, не могла заставить Мадлен унизиться до анонимного доноса. Актриса поставила свою подпись, подула на листок, чтобы чернила высохли быстрее.

– Может, все-таки не надо, – сказала она задумчиво.

– Неужели ты простила его? – удивилась Инга.

Мадлен покачала головой. Тяжелая золотая коса выскользнула из-за плеча, упала на грудь.