Честь взаймы - Людмила Астахова Страница 2

Порой Фэйм казалось, она выбирает из куцего арсенала своих нарядов самые старые и поношенные вещи не столько из экономии, а чтобы еще разок досадить покойному супругу. Оставить за собой последнее слово в так и незаконченном жестоком споре.

«Смотри-ка, милый мой Уэн, я хоть и в старье, но живая-здоровая, а ты, весь такой хитроумный и утонченный, гниешь где-то в общей могиле!» – с удовольствием подумала Фэймрил, затягивая шнурочки на ботах.

В первое время после приезда в Сангарру женщина частенько ловила себя на том, что бессознательно пытается соблюдать правила, насаждаемые мэтром Эрмаадом, которыми он опутал домочадцев, словно паук паутиной. И добро б речь шла только о нарядах.

«Так, Уэн, брысь обратно в преисподнюю!» – шикнула на призрака Фэйм, легко подхватила корзинку и выскочила на согретое мягким осенним солнцем крыльцо, громко хлопнув дверью.

Мыр-р-р-р-р! Это полосатая соседская кошка деликатно напомнила про давний уговор – мистрис Фэймрил угощает ее чем-нибудь вкусненьким, а взамен получает эксклюзивное право чесать за кошачьим ушком и играть с фантиком. Очень выгодно, не правда ли, мистрис?

– На обратном пути, Шиим, – извинилась женщина. – Может быть, попробуешь все-таки поймать мышку, ради разнообразия, а?

«Как вам такое только в голову пришло? – поразилась златоглазая красотка, нервно дернув полосатым, как чулки столичных модниц, хвостом. – Откуда эти дикие мысли?»

– Ну, как знаешь, – пожала плечами Фэйм. – Жди тогда, скоро приду.

Она легко шагала по узкой улочке, уводящей путника вниз к Рыночной площади, и жалела только о том, что не может себе позволить скакать вприпрыжку, как в детстве. Несолидно, и соседи не поймут. Вот, скажем, мистрил Биджай точно не поймет и не одобрит. Он вообще не одобряет незамужних женщин, считая их средоточием всех пороков, вместе взятых.

– Доброе утро, мистрил Биджай, – как можно ласковее проворковала Фэйм. – Отличная погодка.

– Доброе, мистрис Эрмаад, – чопорно кивнул сосед. – Скоро зима.

Да, скоро зима, это он точно заметил. Но мы ведь совсем не боимся зимы, а, мистрис? Уже не боимся. Подумаешь, зима? Это же Сангарра, а не Эарфирен. Тут даже снег выпадает один или два раза за весь холодный сезон и за окном никогда не кружит метель, не воет вьюга. Осталось только запастись дровами.

Мысли плавно перетекли с дров на средства для их приобретения, но испортить чудесное настроение так и не сумели. Колечко с сапфиром – подарок отца к свадьбе – как раз пойдет на отопление нынешней зимой. Камень великолепен, как уверял личный ювелир императора, и за него можно выручить кругленькую сумму. И еще одной головной болью меньше.

Не торопясь, без всякой спешки, Фэйм прошлась по лавкам, постепенно заполняя корзинку снедью. За кусок говяжьей голяшки пришлось немного поторговаться, но мясник, любезнейший мистрил Макхеш, не смог устоять перед аргументами «столичной вдовушки» и быстро сдал позиции. Ну где это видано, чтобы фунт жилистого мяса стоил больше 1 талара и 15 сетов? Нет таких цен, мистрил Макхеш, и не было никогда.

Потом был зеленщик и бакалейщик, которые предпочли не спорить с мажьей вдовой. А то мало ли, может, ее супружник покойный научил своим зловредным фокусам, прежде чем откинуть копыта?

Как? Вы не знаете, что у колдунов вместо ступней копыта? Вообразите себе! И хвост! С кисточкой.

Забавно, но лишь поселившись в Сангарре, Фэйм оценила преимущества, даруемые сомнительным счастьем совместной жизни с волшебником. Впервые за все пятнадцать лет брака. Отчего-то в Эарфирене она все время чувствовала себя не привилегированной особой, а прокаженной.

Впрочем… все уже в прошлом… Да здравствует Сангарра!

На обратном пути Фэйм сделала уступку общественному мнению и зашла в храм ВсеТворца, чтобы сделать мелкое пожертвование общине и воскурить палочку благовония перед алтарем в память о Кири… Киридис Фэймрил Эрмаад.

– Береги ее, – шепотом попросила вдовая мистрис вместо традиционной молитвы. – И… спасибо Тебе за все!

Она никогда не была особенно религиозна, полагая, что ВсеТворец читает в сердце каждого и от бесконечного повторения одних и тех же слов Он внимательнее не становится. Торчать в храме по четыре раза на дню, как это делали многие знакомые столичные леди, Фэймрил не хотела, но старалась не привлекать к себе внимания показным пренебрежением обязанностями честной прихожанки. Раз в неделю отметиться – более чем достаточно, чтобы не вызвать пересудов.

Это был восьмой день второй десятидневной недели второго месяца осени – тол-ат-нэнил, [1]в храме воскуряли смолу-равинд, и ее терпкий аромат смешивался с запахом прелых листьев. Теплый дым поднимался вверх под самую крышу, окутывая полупрозрачным саваном золоченую статую ВсеТворца-Зиждителя, простершего все десять своих рук над грешным миром – защищая, прощая и любя.

Фэйм закрыла глаза, прислушиваясь к тихому шелесту поминальных листочков, развешанных в оконных проемах. Кто знает, может быть, Кири уже родилась снова? Разве она успела нагрешить за свой единственный прожитый день?

И вспомнилась вдруг бабушка, которая если и появлялась в храме вообще, то лишь раз в году, в последний безымянный день лайка месяца, [2]чтобы совершить жертвоприношение и помолиться о душах предков. Считалось, что это рискованно, особенно для здоровья, но леди Ииснисса вопреки всем ожиданиям дожила почти до ста десяти лет. Видимо, молитва ее была искренняя, а дары от всего сердца.

Бабушка всегда говорила: «Фэймрил, никогда не обращайте внимания на пересуды, нет смысла забивать себе голову мыслями о том, что будут молоть чужие языки. Будьте выше сплетен, будьте выше грязи». Леди Иисниссу Ле Калидас воспитывали в старых традициях эльлорской аристократии, и она обращалась на «вы» даже к годовалому младенцу.

Фэйм старалась быть выше даже тогда, когда из окружающей со всех сторон «грязи» у нее только нос торчал. И порой ей казалось, что бабушка ею и в самом деле очень гордится. Оставила же леди Калидас свой особняк не кому-то, а – Фэймрил. Хотя, к бабушкиному неудовольствию, та все же утратила право именоваться «леди» из-за своего во всех смыслах недостойного брака с мэтром Эрмаадом. Впрочем, все относительно: особняк – это слишком сильно сказано, а иной родни, кроме внучки, у старушки не осталось.

Нельзя сказать, чтобы после посещения Дома ВсеТворца у Фэйм становилось легче на душе, но в этот тол-ат-нэнил женщину с самого утра переполняла необъяснимая радость, и та разве только не на крыльях летела к выходу из храмового сада. Эта вопиющая беспечность и неуместное благодушие не могли остаться безнаказанными. Просто не могли – и все.

В первый миг Фэйм показалась, что она с разбегу врезалась носом в каменную стену, из глаз аж искры брызнули. Второй мыслью было отчаянное: «Этого не может быть, потому что не может быть никогда!» Третьим – неукротимое желание бежать. Но вместо того чтобы броситься наутек, мистрис Эрмаад совершенно неизящно пригнулась и на цыпочках подкралась ближе, прячась за кустами и страшась одного – мужчина в темном плаще услышит, как отчаянно стучит ее сердце.