Дочь воздуха - Наталья Авербух Страница 2

— Да где ж мне сейчас взять-то их? — взмолилась женщина. — Я ж не маг, не знахарка, откуда мне…

— Воду, — приказала я. — Обычную воду. И побыстрей.

— Но…

— Если мне будет позволено… — вмешался зашедший следом за мной гость. — Моя мать знахарка, и я как раз везу ей травы… могу я угостить прекрасную тэнни?

Я взглянула на юношу с интересом. Человек как человек. Светлые волосы острижены коротко, как носят почти все мужчины, светло-карие глаза, широко расставлены и чуть навыкате. Говорят, это означает мечтательность. А вот такие вот полные губы — это к жадности к жизни, а ещё к страстности. Нос забавный, «картошкой», которой питаются только керлы. О таких носах никто ничего умного не говорит, но все считают их обладателей наивными простаками, если не сказать хуже. А подбородок твёрдый, решительный. Вот и разбирайся после этого в людях! Одет человек был в серые штаны и жёлтую тунику, на ногах у него красовались кожаные сапоги — слишком хорошо для сына знахарки, которого мать послала собирать травы.

— И каков будет приговор? — усмехнулся юноша. — Я достоин оказать эту услугу прекрасной тэнни?

Смутившись, я отвела взгляд. Такое разглядывание и в самом деле неприлично для любой женщины, кроме мимми. Но назваться мимми — себе дороже, небось, на всех мужчин бродячей танцовщицы не хватит.

— Я буду рада, если ты поможешь мне, — ответила я. Юноша ничего не сказал, только поклонился и повернулся к хозяйке гостиницы. Странно, почему он не назвал своего сословия, чтобы я знала, как к нему обращаться?

Принесённый напиток благоухал смесью таких запахов, что я мгновенно опьянела и развеселилась. Горьковатая ромашка, медовый аромат донника, пахнувший летним лугом… Яркий солнечный день, синее небо над головой, ветерок, отгоняющий жару и приносящий пьянящие запахи… А за жарким днём приходит спокойный вечер, как лето сменяется осенью. Пряный, тёплый оттенок тимьяна… горьковато-свежий запах мелиссы и похожий, но мягче — душицы. А вот лаванда… и кое-что ещё… Добрый юноша наблюдал за мной с жадным интересом. Настой на семи травах — очень хорошо, но неужели обязательно добавлять зёрна колдовской ржи — посеянной при луне, собранной на закате? Я вдохнула ещё раз пьянивший меня запах, которому чары придавали особенно изысканный оттенок. Не стоит пить, не стоит пьянеть, но… Отсалютовав приготовившему предательский напиток юноше, я выпила залпом всю чашку. Пропади всё пропадом, неужели я не могу расслабиться и отдохнуть в этом страшном мире, когда каждый шаг даётся с трудом и ноги едва отрываются от земли? Юноша торжествующе улыбнулся. Я подмигнула ему, чувствуя в голове приятную лёгкость и радуясь этому ощущению. Человек встал и подошёл ко мне.

— Позволено ли мне будет составить компанию прекрасной тэнни? — спросил он, и я впервые обратила внимание, какой красивый у него голос. Изысканный, бархатистый, «вкусный», богатый оттенками и интонациями. Этот голос пьянил не меньше, чем настой на семи травах.

— Позволено, — живо кивнула я. — Эй, хозяйка! Подай-ка нам ещё одну лавку! Благородному юноше не на что сесть! Как мне прикажешь с ним разговаривать — стоя или выворачивая шею?

— Не обязательно лавку, — мягко добавил юноша, и я снова восхитилась его голосом. — Хотя б чурбачок какой-нибудь…

— Но, тэнни, — пролепетала подбежавшая к нам хозяйка постоялого двора. — Как же?.. Ведь он же… Ведь ты же…

— Прошу тебя, керли, — ядовитым тоном отозвалась я. — Неси лавку, чурбан, хоть камень, но я хочу поговорить с этим человеком!

— Да, милая керли, — поддержал меня юноша. — Не откажи нам в такой простой просьбе.

Произнеся эти слова, он со значением взглянул на женщину и она стушевалась.

— Как знаете оба, — махнула рукой она и ушла выполнять приказание. Вскоре мы сидели за одним столом с добрым юношей и болтали как старые приятели — по крайней мере, так могло показаться со стороны. Я чувствовала себя совершенно пьяной и счастливой, человек — он просил называть его Рейнеке, без сословного обращения, — был очень мил и приветливо улыбался. Он спрашивал, куда я иду — я пожала плечами, — и откуда — я махнула рукой, указывая направление. Бродячие торговцы живут немногим лучше мимов и почти так же не уважаются. Но я разносила пряности, а это товар такой дорогой, что на год хватало небольшой торбочки, а ведь я раздавала его с невероятной щедростью.

— Иду, куда ветер несёт, — откровенно призналась я. Рейнеке улыбнулся.

— Я живу точно так же, — подбодрил меня он.

— Не-е-ет, — затрясла головой я. — Так же, а не так. Вот скажи, где ты будешь через декаду?

— Откуда я знаю? — засмеялся Рейнеке, и я замерла, всем своим существом впитывая звуки его волшебного голоса.

— Вот! — торжествующе выкрикнула я, когда смех стих.

— А тэнни о себе — знает? — заинтересовался юноша.

— Нет, — погрустнела я. — Не знаю. Раньше всегда знала, а теперь — фьюить!

— Куда ветер подует, да? — подсказал Рейнеке. — Но кто выследит ветер?

— Не-е-ет, ты не понимаешь, сын… хм… да… не понимаешь, Рейнеке.

— Не зови меня сыном тэна, не надо, — неожиданно попросил юноша и я, на миг протрезвев, серьёзно кивнула.

— Хорошо, не буду, — обещала я, тем более, что и не собиралась так его называть.

— Спасибо, — улыбнулся юноша. — Так чего я не понимаю, прекрасная тэнни мне скажет?

— Ты? — удивилась я, снова пьянея от одного только звука голоса (зачем я просила настой на семи травах, неужто не хватило бы трёх?!). — Ах, да. Ветер нельзя выследить, это… хм…

В разгар моих пьяных откровений тот самый ветер, о котором мы только что говорили, ударил в окно, едва не разбил его. Я умолкла, не закончив своей мысли. Невежливо выслеживать ветер. Да и зачем? Можно просто спросить, куда он направляется. А можно и попросить полететь туда, куда ты хочешь. Всё просто. Но этого я собеседнику не сказала.

— Могу я обратиться с просьбой к прекрасной тэнни? — поинтересовался юноша, когда молчание затянулось.

— С просьбой? — удивилась я. — Хм. Обратиться всякий может. Но что у меня теперь можно выпросить?

— О, многое, — улыбнулся Рейнеке. — Но мне ничего не нужно, пусть прекрасная тэнни не беспокоится.

— Не понимаю, — пожаловалась я. — Говори правду, смер… хм… Рейнеке. Чего ты хочешь?

— Я слышал разговор тэнни с хозяйкой, — признался юноша. — Тэнни знает, что ей досталась последняя кровать на постоялом дворе? И лавки все заняты, и даже на сеновале этой ночью никому не попасть.

— Вот оно что, — развеселилась я. — Рейнеке, друг мой, я не затем просила себе свободный чулан, чтобы разделить его с первым встречным. Мой ответ — нет.

— Но, тэнни, — заспорил юноша.

— Моё последнее слово — нет, — отрезала я. — Этот чулан мне и самой нужен.

Рейнеке не стал спорить, проклинать мою жадность или настаивать на милосердии. Он кивнул, будто не ожидал ничего другого, поднялся из-за стола, вернулся к своей лавке, на которой оставил шляпу, плащ, котомку вроде моей и длинный пузатый свёрток. Одевшись, он вскинул на плечи котомку и свёрток, поклонился хозяйке, посмотрел мне в глаза и приподнял шляпу, прощаясь. И вышел за дверь.