Прости меня, если сможешь - Яна Ясная Страница 19

Успех окрыляет, и…Пожалуй нас понесло.

Мы горели, нам казалось, что раз нам уступают, значит, мы правы, что нам до недовольства немагической части населения? Разве они могут понять? Это же и для них в том числе. Для развития медицины, сельского хозяйства, для их счастливой и спокойной жизни. И кому какое дело до скорлупы? Шаткое равновесие рухнуло, когда движение выдвинуло требование разрешить жертвоприношение приговоренных к смертной казни, цинично рассудив — жизнь все равно потрачена, так пусть она будет потрачена с пользой.

Народное недовольство забурлило вровень с краями и, чтобы удержать мир, власти запретили митинг темных — тогда уже за глаза нас стали так называть — в поддержку очередного требования. А темные взяли и все равно на него вышли. Я вышла. Я помнила свой азарт, свою жажду справедливости, жажду доказать всему миру нашу правоту. Как можно не понимать, что принести пользу обществу своей гибелью — это же все равно, что шанс на искупление для маньяков, насильников и убийц?..

Я помнила свой протест, когда несанкционированную демонстрацию попытались разогнать. Кто тогда ударил первым? Я не знала. Но я помнила самую первую вспышку магии и последовавший за ней хаос. Дэвид вытащил меня оттуда и вернулся, чтобы отбить товарищей. Был арестован, начались судебные процессы. Всем, кто в тот день оказал сопротивление, дали реальные сроки. Небольшие, от полугода до года — пострадавших особенно не было. Но и этого оказалось достаточно. Темное движение восприняло эти суды как пощечину и вместо того, чтобы подставить другую щеку — ударило в ответ…

Если бы мы знали тогда, чем все это обернется. Я часто пыталась вспомнить, в какой момент борьба за идею превратилась для меня в борьбу за собственную жизнь. Когда погибли родители? Брат? Эзра? И не могла. Война стирала воспоминания о мотивах и чаяниях, оставляя только желание жить. Из высоких идей, из желаний сделать мир лучше, из жажды совершить прорывы и великие открытия все свелось к одной просто истине: «Или ты, или тебя».

Вода текла, смывая с тела усталость и мрачные мысли, даря легкость голове. Но, потянувшись за мылом, чтобы начать, собственно, мыться, а не стоять под душем недвижимой статуей, я подумала вдруг. Интересно Мэтт сказал. Он ненавидел темных поначалу. Когда война закончилась. Поначалу. Когда закончилась. Поначалу чего тогда?..

Мэтт

Не спалось.

Вязкая дремота не отпускала, не позволяла ни бодрствовать, ни провалиться в сон, пусть даже кошмарный, а пребывание на границе между тем и тем выматывало. И бесило. Не выдержав, я сел, с силой потер лицо ладонями, бросил взгляд на старый будильник, громко тикающий на тумбочке.

Десять минут до полуночи.

Я встал, открыл окно, впуская в комнату свежий ночной воздух, вдохнул его полной грудью и, поразмыслив отправился на кухню. Чашка горячего чая или взбодрит, или усыпит, я был уже на все согласен, только бы выбраться из этого отупляющего пограничного состояния. В коридоре было неожиданно светло — ярко сиял желтый прямоугольник контура ванной. И шумела вода. И я мог поклясться, что сквозь шум едва слышно до меня долетает слегка фальшивое мурлыканье какого-то очень знакомого, явно из детства, мотива. Мотив был меланхоличный, похожий на колыбельную. Я настолько не ожидал, что темная еще не спит, что в первые мгновения даже замер, подобравшись, остро чувствуя замершее на кончиках пальцев пламя магии и пытаясь сообразить, кто это может петь. И мне с трудом удалось погасить самое первое, совершенно неуместное желание распахнуть дверь с ноги и вмазать заклинанием по неведомой твари, прикинувшейся безобидной маленькой девочкой.

…У той девочки были голубые глаза и три пасти клыков и первого из тех, кто к ней приблизился, чтобы помочь, она разорвала за долю секунды…

Я тряхнул головой, упрямо отгоняя ненужное. Кухня. Чай. Сон. Все. Никаких девочек. Никаких темных. Никаких темных девочек. Проходя мимо ванной, я зацепился взглядом за случайный блеск, и замер. Дверь, как и все в этом доме была старой. Старой, покосившейся, с трудом закрывающейся на ржавый замок. И петли скрипели. А еще между косяком и ссохшимся полотном зияла огромная щель.

— Баю-баюшки-баю, — негромко тек сквозь плеск воды знакомый с детства напев.

В коридоре пахло ванилью. Чем-то еще, таким же женским, капризным и томным. Немного — чистящим средством. Влажным мелом. Неистребимым запахом долго пустовавшего старого особняка. Сыростью. Ваниль доминировала. Контур двери, обведенный узкой полоской желтого света — и длинная щель вдоль косяка.

Чай. Кухня.

Мэтт, ты хотел пить.

— Спи мой маленький малыш…

Тихо-тихо, аккуратно-аккуратно, чтобы не потревожить певучих досок пола, я сделал шаг…назад.

Длинная щель перед глазами и ванная комната залита маслянистым светом, и обзор не слишком обширный, но если есть опыт наблюдения из укрытия, то можно увидеть…

— Тебе песенку пою…

…можно увидеть всё. Белые плечи в мыльной пене. Изгиб спины. Округлая попа.

— С неба опускайся тишь… Узкие ладони медленно двигались по телу, темные пряди прилипли к коже. Плавное движение кистей вниз, размазывая мыло. Медленное, неторопливое — вверх. Ее руки скользили по груди, я этого не видел, но воображение, встрепенувшись, дорисовывало — упругие полушария, бледно-розовые соски, разводы белой пены с ароматом ванили… Темная наклонилась взять мыло, вспенила его в ладонях, затем вернула брусок на место, ее рука опустилась вниз, и меня словно молнией прошило, а услужливое воображение развернуло перед мысленным взором дополненную картину.

«Мэттью Чарльз Энтони Тернер! Немедленно пошел отсюда к черту!» — зло приказал я сам себе.

Но сумел только закрыть глаза. Лучше бы не закрывал. Лучше бы вообще не выходил из своей спальни. Темная снова запела — без слов, один только старый, как мир, мотив и от грудного голоса по моей коже пробежала дрожь. Глаза распахнулись обратно сами собой. Я простоял там до тех пор, пока она не потянулась за полотенцем, готовясь завершить водные процедуры, и лишь тогда я нашел в себе силы отлепиться взглядом от щели и бесшумно покинуть свой пост.

На кухне я некоторое время стоял, вперившись взглядом в раковину, не в силах сообразить — а что я здесь делаю? Потом налил себе воды из графина, жадно выпил ее и только убедившись, что наверху хлопнула дверь, покинул свое убежище.