Свобода уйти, свобода остаться - Вероника Иванова Страница 19

Скидываю одежду и наскоро обтираюсь тряпицей, смоченной в полном тёплой воды тазике.

— Ты долго ещё? Остынет! — кричит снизу ма.

— Уже бегу!

Одеваюсь, уже не задаваясь вопросом, кому могла или не могла принадлежать та или иная деталь моего наряда, и спускаюсь в кухню, где на столе уже дымится в глубокой миске гнусного вида и запаха варево.

Принюхиваюсь и морщусь от отвращения:

— А повкуснее сделать нельзя?

— Можно, — охотно признаётся ма. — Только ты удовольствия не заслужил. Садись сейчас же!

Устраиваюсь на скамье у стола, чуть склоняясь над миской. Сверху падает полотенце, оставляя меня один на один с удушающими парами приготовленного Инис отвара. Предпринимаю попытку отодвинуться подальше, но тяжёлая мамина ладонь опускается на мой затылок и давит вниз, едва не заставляя ткнуться носом в только что кипевшую зеленовато-жёлтую жидкость.

Оскорблённо отфыркиваюсь под полотенцем:

— Я ж захлебнусь!

Но ма непреклонна, как скала:

— Не хочешь дышать, заставлю пить.

И не остаётся ничего другого, как до одурения дышать густым и омерзительно кислым ароматом, а потом надрывно откашливаться, чувствуя, как от каждого приступа сердце начинает колотиться о рёбра.

Лунная излучина, поместье Ра-Гро,

вечерняя вахта

Я подозрительно скосил глаза на нечто белое, плеснувшее в кружке, принесённой матушкой.

— Это что?

— А то сам не догадываешься! — негодующе качнула головой Инис.

Присматриваюсь и принюхиваюсь, после чего с отвращением переспрашиваю:

— Молоко?

— Оно самое.

— Ты же знаешь, как я ненавижу...

— Успокойся, пенки сняты! И почему ты их не любишь? Это же такая вкуснятина... — ма мечтательно улыбнулась.

— Нравится, вот и ешь!

— А я уже. Съела.

— На здоровье!

— Жизнь в городе не пошла тебе на пользу, сын, — невпопад следует задумчивое и не терпящее возражений замечание.

Инис, сменившая брюки и куртку на домотканое платье, проводит ладонью по моим волосам.

— Должны быть длиннее.

— Знаю.

— У твоего отца коса спускалась ниже пояса.

— Знаю.

— Ты в пику мне не желаешь быть на него похожим?

Ну и вывод! С чего она так решила? Всё обстоит ровным счётом наоборот!

— Ма...

— Что? — усталый взгляд.

— Я еле справляюсь с волосами такой длины, а ты хочешь, чтобы они ещё отросли... Кто будет за ними ухаживать? Отцу-то было легче: у него была ты. А мне что делать?

Она молчит, опустив ресницы. Долго-долго. И когда я уже отчаиваюсь получить ответ, слышу печальное:

— В своих бедах мы виноваты сами.

Инис зябко передёргивает плечами, хотя в библиотеке довольно тепло, если не сказать, душно.

— Пей молоко и ложись спать.

— Да, ма.

— Не засиживайся.

— Конечно, ма. Как всегда.

Она уходит своим любимым «эльфийским шагом», невесомая, как пёрышко. Сколько раз в детстве матушка ловила нас с поличным? И не сосчитать: мы с Вигом были жуткими проказниками и непоседами. И даже Калли изредка принимал участие в наших забавах... Где теперь эти беспечные дни? Утекли вместе с водами Лавуолы. Прочь. В море. Но, ххаг меня подери, я и сейчас вижу в серых глазах ре-амитера свет взгляда того мальчишки, вместе с которым весело уплетал сворованное у кухарки варенье! А когда смотрю на Ра-Дьена, вспоминаю, какие чудные золотые кудри обрамляли его ещё худощавое лицо... Интересно, а что видят они, когда смотрят на меня?

Ладно, оставим воспоминания в покое и вернёмся в день сегодняшний. Почему я чувствую себя нехорошо? Давайте-ка, разберёмся.

Да, наглотался дыма. Не могу сказать, что впервые совершаю нелепый и мало обдуманный поступок, но этот, как и предыдущие (на моё счастье!) не повлёк за собой непоправимые последствия. Завтра прибегну к старым проверенным методам и полностью выгоню из крови всю пакость, что успела туда попасть. Даже остатки выпивки, не пошедшей ни в прок, ни в удовольствие. А жалко-то как... Хорошо ещё, Калласу не приходит в голову запретить наливать мне в питейных заведениях что-нибудь крепче эля, разбавленного водой один к трём. Странно, кстати, сознавать, что dan Советник до сих пор не напугал меня такой мерой наказания. То ли не понимает всей прелести пьяного угара, в котором можно не думать ни о чём, то ли... Не хочет лишать меня последней радости в жизни? Есть, над чем задуматься. Если верно второе, то... При следующей встрече буду тише воды и ниже травы. В благодарность за оказанную поблажку.

Так, установлено: состояние здоровья ни при чём. Что же меня гложет?

Любимые переживания? Вот уж нет. Последние месяцы почти не думаю о бессмысленности собственного существования. Некогда. Возможно, именно в этом и состоит рецепт лекарства от любой хандры: работа. С утра и до вечера. Желательно, нудная, противная и отнимающая все доступные силы. Тогда, приходя домой, уже не захочешь страдать и сетовать на судьбу: до постели бы добраться...

Значит, внутри меня причин для беспокойства нет. Ни в душе, ни в теле. Отрадно, однако... Из каких же далей родом тот червячок, что успешно прокладывает себе путь через моё сердце? Что я упустил и где?

До посещения трактира Савека я был в норме: злой, усталый и вредный. После посещения... пьяный и ничего не требующий от этого мира. Потом я спал, чтобы проснуться от воплей кота, и плёлся на рынок за вонючей рыбой. Ага. С этого места нужно вспоминать внимательнее.

Дети-хэсы. Моё беспокойство связано с ними? Нет, быть того не может: я дважды их проверил. Пусть, находился не в самом добром здравии, но был вполне пригоден для столь простого дела. Да, девочка заставила меня чуть понервничать. Своим отчаянием: уж слишком большим оно казалось. Или не казалось? Впрочем, в юном возрасте мы любую мелочь переживаем бурно, как будто она самая главная и самая последняя. Сам таким был. А малышка пересекла море, в пропахшей рыбой корзине, цепляясь за одну только надежду: добраться до благословенной земли вольного города... Можно впасть в панику, когда тебя обнаруживают в твоём укромном уголке, верно? Запах был немного странный, не спорю. Но странный вовсе не в той степени, которой достаточно для объявления тревоги. Да и о чём тревожиться-то? Это раньше, при прапрадедуле, выявленных хэсов сразу же уничтожали, а теперь всего лишь выдворяют за пределы Антреи. Зачем брать грех на душу и пятнать руки кровью людей, виновных только в том, что они не могут пить здешнюю воду без ущерба для окружающих?..

Что же было не так? А, вспомнил! Торговец рыбой. Внешность у него, вроде, приметная: не новичок на рынке. Тогда почему взялся за такое рискованное дело, как нелегальный ввоз живых душ? Барыш, конечно, бывает очень неплохим, хотя в данном случае вряд ли можно было рассчитывать на сколь-нибудь стоящую плату: что с ребёнка возьмёшь? Разве что, девчонка — наследница знатного рода и продала все фамильные украшения, чтобы оплатить проезд. Точнее, провоз себя в качестве товара. Неубедительно. Значит, мужик польстился на что-то другое. На девичьи прелести? Тоже вероятно: кое-кто больше любит совсем молоденьких, не успевших расцвести. Так, две причины есть. Нельзя списывать со счетов и третью: торговец просто пожалел бедняжку и решил ей помочь. По доброте душевной. В наше чёрствое время поисков выгоды во всём слабо верится, конечно, но... Всякое бывает. Хорошо, с причинами разобрались. Теперь взглянем на сопутствующие несуразицы.