Ведьмин век - Марина и Сергей Дяченко Страница 19

Видимо, это знание отразилось у нее на лице, потому что тот, на чье плечо она опиралась, примирительно повторил:

— Не бойся…

Она замотала головой. Она не сядет в фургон под страхом смерти. Она скорее ляжет под его колеса…

— Давай я тебя довезу, — вдруг совершенно серьезно предложил обладатель желтого фильтра. — У меня «максик», ты ведь простых, цивильных машин не боишься?

Все они, полчаса назад бывшие шестеренками чудовищного механизма, сейчас негромко, совершенно по-человечески разговаривали за ее спиной. По очереди заводились машины; Ивга поняла вдруг, что стоит перед закрывшейся дверцей фургона, и вокруг нет уже никого, и тот, за чье плечо она держалась, договаривается о чем-то с высоким, круглоголовым, и оба говорят о будущем дне, но называют его не «завтра», а «сегодня»…

А небо уже не черное, а серое. Темно-серое, мутно-серое, рассвет…

— Тебе что, некуда ехать? — тихо спросил тот, кого Ивга про себя назвала шутом. — Дома нет? Выгнали, или ты приезжая? Без денег?

Она хотела попросить, чтобы он от нее отстал — но вместо этого лишь жалобно растянула губы, пытаясь изобразить улыбку.

— Пойдем, — он взял ее за руку.

У него действительно был «максик». Маленькая машинка, которую будто бы только что поддал под зад самосвал, и оттого багажник сделался похожим на гармошку.

— Я теперь сутки отдыхаю… Ты не бойся. Я же не зверь… Ты посмотри на себя, красивая ведь девка… Я понимаю, инквизиция вас гоняет, но я — не инквизиция… Да брось ты сумку на заднее сиденье, что ты вцепилась в нее, не отберу…

Желтая стена поплыла назад. Быстрее, быстрее…

Ивга прерывисто вздохнула и закрыла глаза.

* * *

Одница встретила Клавдия душной ночью, цепями огней и бронированной машиной на краю бетонки — черной, похожей издали на мокрый лакированный штиблет.

— Да погибнет скверна, патрон.

Прошло целых полминуты, прежде чем он узнал голос. Глубокий и сильный голос несостоявшейся оперной певицы. Надо же, как она изменилась за прошедшие три года. Не постарела — но изменилась сильно, или виной тому неестественно желтый свет фонарей?..

Тонированные стекла машины делали внешний мир сказочно-зыбким, матовым, призрачным; презирая поздний час, Одница сверкала огнями, ворочала полотнищами реклам, строила приезжему глазки. Клавдий вдруг вспомнил, как лет тридцать с лишним назад впервые приехал сюда с матерью, и тоже ночью, и в аэропорту взяли такси, и волшебный город за окном казался…

— Куратор Мавин приготовил отчет, патрон. И по первому же вашему требованию…

— Я по ночам не соблюдаю этикета, — уронил Клавдий глухо. — Не утомляй меня, Федора, я и без того малость утомленный… Как дети?

Последовала пауза. Поздние машины, которых на ночных улицах водилось изрядно, уважительно шарахались от неспешно ползущего черного броневика; коротко стриженый затылок водителя за синим стеклом ловил отсветы огней и потому казался планетой, вращающейся вокруг сотни светил.

— Дети… хорошо, — медленно ответила Федора. — Все… хорошо.

— Я не знал, что ты в Однице, — честно признался Клавдий.

Федора бледно улыбнулась:

— Вижна не в состоянии уследить за всеми кадровыми перестановками… Это было бы ненормально.

— За три года ты здорово продвинулась по службе.

— Стараюсь…

— А в каких ты отношениях с этим склочником Мавином?

Снова пауза; Клавдий понял, что неверно поставил вопрос. Неправильно сформулировал.

— В достаточно теплых, — отозвалась наконец женщина. — Но не в близких… Если ты это хотел узнать.

Клавдий хотел заверить ее, что «не хотел» — но вовремя удержался. Подобное уверение прозвучало бы и вовсе вызывающе.

— Твой визит не планировался заранее, — сказала женщина с коротким смешком. — Слишком внезапно… Мавин задергался — он ведь тебя боится.

— Да? — искренне удивился Клавдий.

Женщина перевела дыхание. Потупилась:

— Знаешь… Мне было бы проще, если бы мы остались в рамках этикета.

Проще — не всегда означает лучше, хотел сказать Клавдий. Но удержался, избавил язык от многозначительной фразы. Чего доброго, Федора подумает о нем, что он умнее, чем есть на самом деле…

Он криво усмехнулся; женщина напряглась.

— Мы можем вернуться в эти рамки, — сказал он примирительно.

Федора отвернулась:

— Поздно… Теперь это меня оскорбит.

Железный характер, змеиный ум — и мнительность некрасивого подростка. Нет, он никогда и ни в чем не мог ей помочь. И, вероятно, не сможет.

— Как ты думаешь, почему я приехал?

Снова напряжение в ее красивых холодных глазах. Почти испуг; или снова обманывает призрачный скользящий свет?

— Клавдий, — почти скороговорка, — Клав…

Она впервые произнесла его имя. Поспешно и как-то скомкано, будто боясь обжечь язык.

— Клавдий, у нас большие неприятности… У меня, у Мавина… У нас у всех…

— Да?

— Да… Летом смертность в округе традиционно возрастает. Несчастные случаи в горах, на воде… Отравления, молодежные драки… Колоссальный приток туристов… и очень сложно определить… когда за чьей-либо смертью стоит ведьма. Но… за последние две недели мы приговорили десять человек. Приговоры еще не приведены в исполнение…

Клавдий молчал. Федора волновалась; за всю историю Инквизиции всех служивших в ней женщин можно было перечесть по пальцам. Обеих рук и одной ноги. На подобных постах женщины, как правило, отличаются жестокостью и непримиримостью — в душе Федоры хватало того и другого. Но сейчас она волновалась, и Клавдий не хотел ей мешать.

— За последний месяц, патрон, уровень вновь инициированных ведьм вырос в среднем в два раза… «Колодцы» — семьдесят пять, восемьдесят… Небывалая… агрессивность… И — сцепка. Раньше такого не было, всякая ведьма одиночка… Теперь…

— Почему же куратор Мавин не обращался с докладом в Вижну? — прошелестел Клавдий одним из самых страшных своих голосов. И почувствовал, как отстранилась, сжалась Федора:

— Он… Сперва мы думали, что это ошибка. Потом — что это наш недосмотр, что мы что-то где-то пропустили и теперь расхлебываем… Понятно, докладывать о… собственной несостоятельности…

— Я все понял, — сказал Клавдий обычным голосом. — Не говори Мавину о нашей беседе. Пусть расскажет мне сам.

Машина остановилась перед слабо подсвеченным зданием — памятником архитектуры. Самый старый и красивый Дворец Инквизиции в стране.

— Клав…

Он почувствовал, что его держат за руку.

— Клавдий… Ты ведь все понимаешь? Что происходит? Ты остановишь это, да?