Наука Плоского мира. Книга 2. Глобус - Йен Стюарт Страница 19

Проблема тут заключается в том, что сведения о технических аспектах древнегреческого общества дошли до нас благодаря теологам. Им нравился паровой двигатель Герона, и на столах многих из них стоял такой, маленький и стеклянный, вроде теологической игрушки, которая могла вращаться под действием пламени свечи. Но принципы устройства этой игрушки оставались вне их внимания. И, так же как теологи не передали нам инженерию древних греков, наши «рациональные» школьные учителя не донесли до нас духовной стороны эпохи Возрождения. Многие из духовных попыток в алхимии основывались на религиозной точке зрения, подразумевавшей восхищение Божьими твореньями. Поэтому когда материалы подвергались нагреву, «пробивке», растворению и кристаллизации, это расценивалось как чудесные изменения их состояний и форм.

Эти взгляды уступили место современному наивному, но непреклонному образу мышления последователей религии «нового века», которые находят духовное вдохновение в кристаллах и анодированных металлах, светящихся шарах и маятниках Ньютона, но не интересуются тем, что выходит за пределы их игрушек. Мы полагаем, что истинный трепет перед осознанием научных аспектов обладает гораздо большей духовностью, нежели позиция религии «нового века».

Сегодня развелось множество загадочных массажистов, ароматерапевтов, иридологов, которые верят, будто можно поставить «всесторонний» диагноз, осмотрев лишь радужку глаза или подушечки пальцев ног, и обосновывают свои убеждения на писаниях эксцентриков эпохи Возрождения вроде Парацельса и Ди. Но эти люди пришли бы в ужас, если бы узнали, что когда-нибудь и их будут считать своими авторитетами такие же закоснелые потомки.

Среди всех почитателей Парацельса особое место занимают гомеопаты. Основное убеждение гомеопатии заключается в том, что чем лекарство сильнее разбавлено, тем больший эффект оно производит. Ввиду этого они рекламируют свои лекарства как совершенно безвредные (ведь это просто вода), но в то же время чрезвычайно эффективные (но не совсем вода). Они не замечают здесь никакого противоречия. На гомеопатических таблетках от головной боли написано: «При слабой боли принимать одну таблетку, при сильной – три». Но разве не должно быть наоборот?

Такие люди считают, что им не нужно думать, что они делают, поскольку их убеждения основываются на мнении авторитетов. Если какой-либо вопрос их авторитетом не поднимался, то этот вопрос не стоит и рассматривать. В подтверждение своих теорий гомеопаты цитируют Парацельса: «То, что вызывает заболевание, также является и лекарством». Но Парацельс всю свою жизнь не уважал авторитеты. К тому же он никогда не говорил, что болезнь всегда является лекарством от самой себя.

Сравните это современное разнообразие глупости с разумным, критическим отношением большинства ученых эпохи Возрождения к возможности тайных практиков обнажить сущность мира. Такие люди, как Джон Ди или Исаак Ньютон, подходили к этой критической позиции со всей серьезностью. В значительной степени это относится и к Парацельсу: например, он не верил, что звезды и планеты управляют разными частями человеческого тела. В эпоху Возрождения считалось, что Божьи создания имели тайные элементы, которые были скрыты [22]в природе вселенной.

Примерно так же посчитал изумленный Антони ван Левенгук, обнаружив микроорганизмы в грязной воде или семенной жидкости и придя к поразительному открытию, что чудеса творения затронули даже микроскопический уровень. Природа, будучи творением Господним, оказалась гораздо тоньше. Она несла в себе скрытые чудеса, поражавшие так же, как и явное художественное видение. Ньютона увлекала математика планет в том плане, что, как он полагал, невооруженному взгляду открыта лишь часть Божьего промысла. Это соотносилось с убеждениями герметиков, последователей философского направления, основанными на идеях Гермеса Трисмегиста. Кризис атомизма в то время являлся кризисом преформизма: если бы внутри Евы находились все ее дочери, а внутри каждой дочери – их дочери, как русские матрешки, материю можно было бы делить бесконечное число раз. Иначе мы, зная, сколько поколений осталось до последней, пустой дочери, могли бы определить дату Судного дня.

Особенностью мышления эпохи Возрождения являлась высокая степень покорности. В то время к собственным умозаключениям относились весьма критически. Этот подход смотрится выгодно на фоне современных религий вроде гомеопатии или сайентологии и прочих учений, высокомерно заявляющих о своем «полном» объяснении Вселенной с помощью одних только человеческих понятий.

Некоторые ученые могут обладать таким же высокомерием, но более разумные из них всегда помнят, что наука имеет свои ограничения, и пытаются объяснить почему. «Я не знаю» – это один из величайших научных принципов, хотя, стоит признать, он используется реже, чем следовало бы. Признание своего неведения позволяет рассеять огромное количество бессмысленной чепухи. Оно помогает нам справляться с фокусниками, показывающими красивые и убедительные иллюзии – то есть убедительные до тех пор, пока мы не включим мозги. Мы понимаем, что это просто фокусы, и признание неведения помогает нам избежать ловушки и не верить в реальность иллюзии лишь потому, что мы не знаем природы ее возникновения. Да и зачем нам это знать? Мы же не члены «магического круга». Признание неведения просто защищает нас от загадочного легковерия, когда мы сталкиваемся с природными явлениями, которые еще не попадались на глаза компетентному ученому (а также на его тело, получающее гранты) и до сих пор кажутся… магией. Мы используем выражение «магия природы» наравне с «чудом природы» или «чудесами жизни».

Такое мнение разделяют почти все, но здесь важно понимать исторические традиции, заложившие для него основу. Это не просто наше восхищение сложностью творений Божьих. Оно вытекает из взглядов Ньютона, Левенгука и более ранних ученых – до самого Ди. И, несомненно, к некоторым из древних греков. Оно включает в себя убеждение эпохи Возрождения, что если мы исследуем чудо, загадку или феномен, то найдем еще больше чудес, загадок или феноменов: скажем, гравитацию или сперматозоидов.

Так что имеем в виду мы и что имели в виду они под словом «магия»? Ди упоминал о тайных искусствах, Ньютон придерживался сразу нескольких объяснений того, что считал «магическим», особенно касающихся дистанционного воздействия и «гравитации» и основанных на загадочном притяжении/отталкивании из философии герметизма.

Таким образом, «магия» бывает трех типов, и все они решительно разнятся между собой. Значение первое – это «то, что удивляет» и включает в себя все от карточных фокусов до амеб и колец Сатурна. Значение второе – это воплощение устных приказов, заклинаний, в материальную форму оккультным или чудесным образом… превращение человека в лягушку и наоборот или замок, сделанный джинном для своего хозяина. Значение третье – это то, чем мы пользуемся, – технологическая магия, которая зажигает свет даже без слов «fiat lux».