Охотники на людей - Руслан Мельников Страница 19

— Это ведь ты меня подстрелил, а, пятнистый? — обратилась к нему дикая. Голос был негромкий и приятный. Ласковый почти.

Она улыбалась. Так, как будто хотела его сожрать. Отчетливо белели ровные зубки (редкость вообще-то для диких, за такие зубки любой покупатель с ходу накинет полцены), заиграли ямочки на щеках.

— Ну, я, — буркнул Борис.

И прикусил язык. Вступать в разговор с тресами охраннику-контролеру не положено.

— Отойди от решетки, — посоветовал он. — Разряд словишь.

На пульте контроллера имелась кнопка, позволяющая влегкую выполнить эту угрозу. На внутренней двери висела предупреждающая табличка, которую дикая не могла не видеть.

Пленница, однако, и не подумала отходить.

— И что, много ли ты на мне заработал? Какую подачку кинули тебе командиры?

Борису этот разговор не нравится. Да и вообще обидно слушать такое. Ничего ведь он на своем первом тресе не заработал. Ухо аннулировал его баллы за стычку с Гвоздем.

— Отойди, говорю! — прохрипел Борис.

Конечно, он мог бы пустить ток на решетку сразу, без разговоров — Гвоздь, наверное, именно так бы и сделал, но…

Какое-то «но» ему мешало. Не хотелось почему-то шарахать чернявую разрядом. Не было в этом пока необходимости. Девчонка и так уже настрадалась.

— Ты ведь у них новичок, да? Салага? — Она блеснула глазами. — Суетишься, дергаешься, говоришь много.

— Пасть закрой!

Чернявая перестала улыбаться.

— Я тебя убью, пятнистый, — вдруг тихо, но отчетливо, с грудным придыханием произнесла она. Сказала так, как иные экзальтированные барышни шепчут своему избраннику признание в любви.

— Чего? — опешил Борис. Такая заява! Оч-чень неожиданно…

— Убью, говорю, тебя. Потом. Земля круглая, пятнистый, а мир тесен. Когда-нибудь мы с тобой встретимся так, что решетки между нами не будет.

Ну надо же, какой пафос и какая уверенность! Девчонка, брошенная в тресовозку, грозит расправой хэдхантеру…

— Для такой встречи тебе нужно сначала освободиться, — усмехнулся Борис. — Как минимум…

— Однажды я уже освободилась. — Она коснулась своей левой груди, уже упрятанной под майку и куртку.

Значит, Стольник прав? Значит, на груди чернявой в самом деле был вытатуирован идентификационный номер?

— Посмотри на меня внимательно, пятнистый. Посмотри и запомни: ты видишь свою смерть.

Он снова не смог сдержать улыбки. На понты берет дикарка! Только неумело как-то, неубедительно! Все-таки свою смерть Борис представлял несколько иначе. Совсем иначе он ее представлял.

Все это становилось забавным.

Чернявая улыбнулась ему в ответ. Одними губами. Ледяной улыбкой, от которой, казалось, зазвенел воздух в контролерском тамбуре. Глаза дикой не улыбались… Наверное, такие глаза действительно могли бы принадлежать старухе с косой.

Бориса перестало забавлять происходящее.

— Знаешь что, смертушка, — процедил Борис. — Вообще-то если бы не я, тебя бы вы…ли, как дохлую сучку.

Он вспомнил искаженное лицо Гвоздя, его хриплый голос и руки, судорожно стягивающие джинсы с обездвиженного тела чернявой девчонки.

— Во все дырки вы…ли бы!

Она смотрела ему в глаза долго и внимательно. Борис игру в гляделки выдержал без особых проблем.

— Я, можно сказать, тебя от надругательства спас, а ты тут убивать меня собралась, — хмыкнул он.

— Тогда я убью тебя быстро, — серьезно сказала она, пожав плечами. Ее большие карие глаза блестели. Причиной такого блеска обычно бывает или страсть, или лютая ненависть.

О страсти сейчас речи идти, конечно же, не могло.

— Ты не будешь мучиться долго, пятнистый. Обещаю.

Однако! Как мило! Мило…

Борис напрягся. А ведь она, тварюшка эта, действительно ему начинала… Нравиться начинала, что ли? Поймав себя на этой мысли, Борис пару раз прокрутил ее в голове, глядя в горящие глаза-угольки. Убедился, что да, все именно так и обстоит.

Начинает.

Нравиться.

Или не начинает? Или, может быть, не сейчас все пробудилось? Может быть, раньше? Может быть, еще тогда, когда он отбивал девчонку у Гвоздя?

Что ж, тем хуже. Не к месту и не ко времени зародившаяся симпатия его встревожила. Симпатия имеет свойство перерастать в нечто большее, а это ему вовсе ни к чему. Хэдхантер, втюрившийся в дикую, которая спит и видит, как бы отправить его на тот свет… Курам на смех!

— Ну и чего ты на меня уставился? — фыркнула чернявая. — Нравлюсь, что ли?

Сучка словно читала его мысли. Молодые привлекательные стервозы вообще очень чутки на этот счет.

Ага, ну вот он уже и не сомневается в ее привлекательности! Борис вновь прислушался к своим ощущениям, попытался проанализировать их — отстраненно и холодно. Они ему не понравились.

Нет, так нельзя. Ему так нельзя ни в коем случае!

Если он — поэту сторону решетки, а она — поту. Если он — тюремщик, а она — узница. Если он — хэдхантер, а она… Она трéска. Бывшая. И будущая.

В такой ситуации симпатия вредна и опасна. Гнать ее надо, на хрен, эту симпатию. Он здесь для того, чтобы карьеру делать, а не романтические шуры-муры разводить.

— Пшла вон! — бросил он ей, как собаке.

Постарался, чтобы вышло погрубее.

— Неубедительно. — Она презрительно скривила губы.

Борис пустил ток по решетке.

Вскрик…

Чернявую отбросило на пол.

Девчонка упала неловко. Ударилась плечом. Скривилась. Заскулила от боли. Не такая уж она, оказывается, и железная леди.

Тресовозку немилосердно тряхнуло. Дикую отбросило в сторону, словно тряпичную куклу.

Борис вздохнул. Какая-то несуразная смерть ему досталась. Захотелось даже помочь девчонке подняться. Да и вообще… Он снова ощутил смутное чувство, похожее на жалость к беспомощной пленнице. На жалость или на банальное влечение. Ага!

Борис улыбнулся. Такое объяснение неуместных переживаний нравилось ему больше. Обычное ведь дело… Он — здоровый мужик без бабы, она — молодая самка, и — совсем рядом.

Жалость и естественное влечение — лучше, чем симпатия и сочувствие. Так что теперь можно успокоиться. Себя теперь успокоить можно.

Тресовозка затормозила так резко, что Бориса вжало в спинку контролерского сиденья. Диких за решеткой разбросало по салону. Чернявую припечатало головой о борт.

С лязгом открылась наружная дверь. В контролерский тамбур сунулась голова Уха.

Кинув быстрый взгляд в салон и убедившись, что дикие в порядке, Ухо набросился на Бориса: