Прикоснись ко тьме - Карен Ченс Страница 19

– Ah, bon. Се n'est pas tres grave [8], – пробормотал он и, взглянув мне в лицо, ослепительно улыбнулся – Ничего страшного, я хотел сказать.

Я сделала над собой усилие, чтобы не закричать во весь голос.

Луи Сезар выпрямился и подошел к столу, а я внезапно почувствовала, что могу дышать. Тогда я стала вспоминать, что так меня напугало, но ничего не вспомнила. Если судить по лицу, которому Луи Сезар попытался придать дружеское выражение, он был старше меня лет на пять-шесть, но если по его одежде – на несколько веков. Взгляд его серо-голубых глаз был мягок, движения изящны и грациозны, и вместе с тем в нем не было ничего такого, что отличало бы его от простого смертного. Нет, определенно у меня расшатались нервы – а что вы хотите, за одну ночь я пережила два покушения на свою жизнь, – и все же я никак не могла понять, почему меня беспокоил именно Луи Сезар.

Он приблизился, и меня вновь охватила паника. Я следила за ним, как следит за хищником маленький зверек: затаился и ждет, что, может быть, враг его не заметит и пройдет мимо. Луи Сезар вновь опустился возле меня на колени, утопая в волнах атласа и кружев; его роскошные каштановые пряди поблескивали в свете ламп. Поставив рядом с собой аптечку, он достал антисептик, вату, пакетик с влажными салфетками и разложил все это на полу возле камина.

– Сейчас я промою вам рану, мадемуазель, и, как смогу, наложу повязку, а завтра придет медсестра и сделает все как следует.

Он был спокоен и даже весел, но я едва сдерживалась, чтобы не броситься к двери.

Бледная тонкая рука, утопающая в кружевах, легла на мою – грязную, испачканную в крови. Холодные пальцы слегка сжались, словно Луи Сезар хотел меня приободрить. Напрасный труд. Я-то прекрасно знала, что в любой момент эта рука может превратиться в стальной капкан. Осторожно ощупав рану, Луи Сезар начал ее промывать. Хотя было совсем не больно, я дернулась и закрыла глаза. Появилось нехорошее чувство – мне казалось, я знаю, что сейчас произойдет.

– Мадемуазель, вам нехорошо?

Его голос прозвучал откуда-то издалека, словно эхо. Почувствовав знакомое ощущение дезориентации, я тряхнула головой, пытаясь прийти в себя. Я боролась изо всех сил, стараясь стряхнуть сонливость, упорно не желающую отступать. Я не хотела видеть то, что мне предстояло увидеть. Но, как обычно, мой дар оказался сильнее; он всегда оказывается сильнее. Я сдалась, и сразу в лицо ударил порыв холодного ветра – я находилась уже не в комнате. Сделав глубокий вдох, я открыла глаза.

Из распахнутого окна веяло прохладой; была ночь. Легкий ветерок пощипывал кожу, отчего по ней бегали мурашки. Окно было похоже на мозаичное, только с бесцветными стеклами, и не было рисунка, кроме маленьких алмазных вкраплений, сверкавших там, где соединялись между собой кусочки стекла. Оконное стекло было толстым и волнистым, как в некоторых старинных домах в Филли, через него было почти ничего не видно. И все же что-то меня сильно тревожило.

Я огляделась по сторонам и увидела зеркало. В нем что-то отражалось, но что именно, было трудно разобрать, поскольку в комнате царил полумрак, свет падал лишь от нескольких свечей и слабого огня в камине. Зеркало можно было считать шедевром: огромное, в массивной золоченой раме и такое же монументальное, как тяжелая резная мебель, стоявшая в комнате. Все здесь говорило о богатстве и роскоши: и огромная кровать из вишневого дерева с бархатным балдахином, в которой отражался огонь мраморного камина, и каменные стены, увешанные красочными гобеленами такой свежей расцветки, словно их соткали только вчера. На столе в тонкой фарфоровой вазе стоял букет темно-красных роз. Однако меня привлекла не эта красота, а то, что отражалось в зеркале.

Я увидела кровать; на ней на коленях стоял мужчина. Я не узнала его, поскольку его лицо было скрыто под черной бархатной маской, которая несколько напоминала смешную маску из тех, какие надевают на Хеллоуин, но мне в тот момент было не до смеха. Может быть, потому, что, кроме маски, на мужчине ничего не было. Густые локоны падали ему на плечи, переливаясь в свете свечей всеми оттенками бронзы и золота. Теплый золотистый свет играл на мускулистой груди и плоском животе, поблескивал в капельках пота, которые не успел высушить ночной ветер, отчего казалось, что на мужчине надета прозрачная, усыпанная бриллиантами рубашка. Он был словно ожившая золотая статуя с тем отличием, что у статуй не бывает эрекции. Я сглотнула, и мужчина в зеркале тоже сглотнул, и его голубые глаза расширились, когда он все понял.

Но ведь это безумие, это невозможно! Еще никогда я не принимала участия в собственных видениях, я лишь наблюдала со стороны, будучи невидимой, словно призрак. Не успела я решить, что мне делать, как почувствовала у себя между ног чью-то теплую руку; потрясенная, я взглянула вниз и увидела под собой молодую брюнетку, утопающую в ворохе одеял. В комнате стоял тяжелый, густой запах секса, и теперь я знала почему.

Нежная маленькая ручка играла моей – его – плотью, уверенно, со знанием дела, и я вдруг с ужасом увидела, как некая часть тела, которой у меня никогда не было, начала увеличиваться, а меня затопила волна невероятных ощущений и мыслей, которых у меня также никогда не было. Женщина тронула ногтем розовый кончик, тянущийся к ней, и я чуть не вскрикнула. Такого я еще не испытывала. Конечно, нельзя сказать, что по этой части у меня был богатый опыт, однако то, что я ощущала в ту минуту, было ни с чем не сравнимо. Обычно я чувствовала, как по телу разливается теплая волна, но сейчас мне отчаянно хотелось как можно глубже войти в белоснежное женское тело.

Брюнетка изогнулась, утопая в толстых мягких одеялах, ласкающих наши тела.

– Что с тобой, милый? Только не говори, что больше не хочешь! – Она заглянула мне в лицо, и у меня внезапно перехватило дыхание. – У тебя же получается три раза подряд, я знаю!

Я вышла из оцепенения, когда она облизнула губы и сильнее прижалась ко мне, а я откинулась назад и вскрикнула от боли, поскольку она не сразу отпустила меня, а моя усталая плоть требовала отдыха. Боль действовала возбуждающе, но женщина меня больше не интересовала. Она насмешливо поглядывала на мои невесть откуда взявшиеся мужские причиндалы, а я чувствовала, что меня сейчас стошнит. Не могу выразить, что я испытывала – крайнее смущение, замешательство… еще черт знает что.

Дрожащими руками я потянулась к маске и резким движением сорвала ее. Из зеркала на меня смотрел Луи Сезар, белый от смущения. Мне захотелось завопить, потребовать прекратить это немедленно, убраться из меня, однако я знала, что все не так просто, поскольку не он, а я вошла в него; каким образом я это сделала и как мне теперь выйти, я не знала. Женщина взвизгнула, вырвала у меня маску и попыталась вернуть ее на место.

– Не стоит так рисковать, мсье! Вы же знаете, что за педанты эти сторожа, – никогда не снимайте маску. – Она зло улыбнулась. – К тому же мне нравится заниматься любовью с мужчиной в маске. – Обвив мою шею руками, она притянула меня к себе. – Мне холодно. Поцелуйте меня.