Вещий князь. Книга 4. Черный престол - Андрей Посняков Страница 19

— Едут! — кричал стражник. — Едут.

— В амбар гадину! — распорядился Грюм, сам же бросился в избу: — Едут!

— Едут? — Истома и Лейв разом вскочили с лавки. — Ну, едут, так едут. Стройте отроков.

В высоком шлеме князя отражалось солнце. Алый плащ его ниспадал на круп вороного жеребца, хрипящего и покрытого пеной, конь переступал ногами — позвякивали кольца кольчуги. Внешний вид князя Дирмунда, на первый взгляд, был абсолютно не княжеским. Некрасивый, тощий, сутулый, бледный, как поганка, с жиденькой рыжеватой бороденкой, куцыми усиками и длинным висловатым носом, похожим на огурец, князь не производил особого впечатления на тех, кто не видел его глаз — черных, неистовых, грозных! Похоже, в глазах-то и была вся его сила. Никто не мог выдержать княжеского взгляда, казалось прожигавшего насквозь. Вот и отроки, вздрогнув, попятились под пылающим оком Дирмунда.

— Стоять, — сквозь зубы приказал он, и те застыли, словно вырезанные из священного дуба идолы. Затем — по знаку Лейва — разом упали на колени с криком:

— Слава великому князю!

— Молодец. — Обернувшись, Дирмунд похвалил Лейва, затем перевел строгий взгляд на Истому: — Теперь показывай девок!

— Прошу, княже, к амбару.

— К амбару? — ощерился Дирмунд. — Что ж, я не гордый. Могу и в амбар войти. — Он спешился, бросив поводья подскочившему Грюму: — Открывай!

Распахнулись со скрипом дверные стойки. Войдя, Дирмунд обвел притихших девушек подозрительным взглядом.

— Ну, те две ничего, — кивнув на Ладиславу с Любимой, молвил он по-норвежски. — Та, рыжая, тоже, пожалуй, сойдет… А вот эти две лошади? Будете меня уверять, что они девственны?

— О нет, княже, — до земли поклонился Истома. — Это для жертвы.

— Для жертвы? — Князь усмехнулся. — Что ж… Пора и об этом подумать. Ведите в капище всех. — Помолчав, он кивнул в сторону Ладиславы, Любимы и Речки: — И этих тоже. Пусть видят.

— Исполним, князь! Не угодно ли квасу с дороги?

— Потом. Сперва капище!

Это было то самое капище. Старое, полузаброшенное — уж слишком далеко в лесах находилось, — с покосившимся от времени частоколом, украшенным человеческими и звериными черепами, идолом Перуна внутри, колодцем, полусгнившим домом волхвов и могучим дубом с вросшими в кору кабаньими челюстями. Казалось, дуб хищно улыбается, приветствуя пришедших к нему людей. Ветви его были украшены желтыми веточками омелы, как и сам дуб, особо почитавшейся у кельтов.

Дирмунд и его воины спешились, Лейв с Истомой последовали их примеру. Все остальные и так пришли сюда пешком.

Князь махнул рукой, и слуги его, схватив двух древлянок, привязали их к дубу. Те закричали, предчувствуя что-то страшное. Им тут же заткнули грубыми веревками рты. Разрезали рубахи, обнажив тела. Несчастные Малуша и Добронрава были уже зрелыми девушками, с пышными формами, мускулистыми ногами и большой грудью. Соски их тут же осыпали пыльцою омелы.

— Сегодня — Перунов день, — важно провозгласил князь.

— Славься, Перун-громовержец! — хором воскликнули отроки. — Хвала Перуну, хвала грому, хвала его синим молниям!

Дирмунд упал на колени перед дубом.

— Прими, о Перун, нашу скромную жертву! — громко произнес он по-славянски и, уже тише, добавил на древнем языке кельтов: — Тебе, Перун, — та, что справа. А тебе, о грозный Кром Кройх, — левая жертва. — Дирмунд поднялся с колен и, не оглядываясь, протянул руку. Кто-то из воинов вложил в нее острый железный прут. Князь подошел к несчастным девушкам ближе, погладил каждую по животу и лону, улыбнулся и, подняв прут, по очереди проткнул обеим грудную клетку, поразив сердце сначала Малуши, затем Добронравы. Короткий крик — и девушки умолкли навсегда, лишь два ручейка крови стекали по их белым телам — от сердца и изо рта.

По знаку Истомы отроки запели, славя Перуна.

Дирмунд повернулся к ним, выбрал одного, взяв за плечи, заглянул прямо в глаза, так, что от взгляда его захолонула, превращаясь в ледышку, душа.

— Ты — верный сын Крома, — прошептал друид-князь.

— Я — верный сын Крома, — не понимая, повторил отрок Вятша.

— Ты будешь делать всё, что я скажу, и станешь славным мужем.

— Я… стану славным мужем.

— На! — Дирмунд выхватил из-за пояса кинжал. — Отрежь им головы!

Вятша, ни слова не говоря, взял в руки клинок и медленно направился к дубу с мертвыми девушками. Луч солнца, застрявший в кроне дуба, отразился в его пустых глазах, скользнул по блестящему холодному лезвию…

Подойдя к мертвым, Вятша примерился — и несколькими сильными ударами отделил от тел головы. Сначала — у Малуши. Затем — у Добронравы…

Головы друид забрал с собой. А обезглавленные трупы за ноги подвесили на ветвях дуба. Малушу — слева, справа — Добронраву. Чтоб всем было хорошо — и Перуну… и Крому.

Любиму от всего пережитого вырвало. А потом, в амбаре уже, затрясло, словно навалилась вдруг на нее трясучая огневица-лихоманка. Речка, укрывшись в углу, глухо рыдала. Одна Ладислава казалась спокойной. Вернее, хотела казаться. Знала — их уже ищут, надеялась на помощь Велеса… и на свою смекалку. Во время жертвоприношения, когда все выли, пели и плакали, ей удалось выцарапать наручами на обратной стороне дуба две зигзагообразные руны — «Сиг». Такие же, какие были когда-то вырезаны на мече молодого ярла Хельги.

«Сиг» — руны победы.

Коль ты к ней стремишься,

Вырежи их на меча рукояти…

Руны победы. Именно так объяснил Хельги. Ладислава запомнила это. И знала — победа приходит только к тому, кто за нее бьется. И она начала биться — по мере сил.