Спасти Колчака! «Попаданец» Адмирала - Герман Романов Страница 19

— И думать нечего, Константин Иванович, — скривил губы нехорошей улыбкой поручик Мичурин. — Они займут всю Кругобайкальскую дорогу, к которой давно руки тянут.

Капитан Белых и подъесаул Гордеев угрюмо переглянулись — они были полностью согласны с мнением поручика.

— А потому Михаил Николаевич останется в Култуке со своим «Беспощадным». Надеюсь, это хоть как-то вразумит американцев. Пушек у них нет, а вам, подъесаул, и старых трехдюймовок хватит для подтверждения своих доводов. Тем более для них снарядов не так много. А случись под Иркутском тяжелый бой?

— С чего вы взяли, Константин Иванович? — вслух спросил один Гордеев, но три других офицера были с ним полностью согласны и как-то тревожно посмотрели на ротмистра. И взгляд у всех такой нехороший — будто в белой горячке подозревали.

— А с того, господа, что время на разговоры истекло. Сегодня в Иркутске эсеры и большевики начнут восстание и займут Глазково и Знаменское. А за их спиной стоят чехи, которым хочется убраться с нашим добром. Теперь догадываетесь, почему американцы к туннелям подбираются?

— Чтобы мы их не взорвали! — гневно выдохнул Мичурин, блестя глазами.

Странно, но Ермаков был удивлен, что не стали теребить с вопросами об источнике его информированности. Видно, что напряжение этих последних дней, связанное с катастрофой белой армии и предательскими действиями союзников, уже овладело умами многих и затронуло офицеров бронедивизиона.

— Я думаю, господа, что стоит чехам или американцам занять все туннели Кругобайкальской дороги, и они сразу приберут к рукам литерные эшелоны адмирала Колчака. Потому что у нас не останется на них никаких способов воздействия, — неожиданно тихо сказал Кузьмин, и Ермаков невольно вздрогнул — начальник штаба обладал даром предвидеть развитие ситуации.

— Но приказ атамана выполнять надо, а, следовательно, два бронепоезда на Иркутск пойдут. Так, Константин Иванович? — голос Белых был спокоен. — А если мы потерпим поражение? У них один «Орлик» сильнее нашего отряда. Что тогда мы сможем предпринять? Ведь мы окажемся методу молотом и наковальней — спереди чехи, а сзади американцы.

— Я думаю, — Ермаков обвел тяжелым взглядом офицеров, — устроить в одном туннеле крушение двух бронепоездов, а в третий поезд сгрузим все снаряды и рванем в другом туннеле…

— А что будет с нашими командами, со всеми нами?! — чуть возмущенно прошипел Мичурин.

— А ледокол «Ангара» на что?! — спокойно бросил Ермаков. — Мы с ними воевать не собираемся, но если они предательски нападут, тогда взорвем туннели и плывем в Мысовую. И ледокол им не отдадим — пусть пешком по неокрепшему льду идут через Байкал или вокруг по горам кругаря нарезают. А в Забайкалье мы с ними сочтемся…

Воцарилось молчание — офицеры дружно переваривали предложение командира, и Ермаков видел, что они его одобряют. Но в то же время очень не хотят столкновения с чехами — воевать с союзниками всегда сложно. И потому решил не отвлекать их от таких размышлений, а перевести на повседневный уровень, пусть сами потихоньку доходят до нужного мнения.

— Закончим, господа, на этом. Займемся делами, времени уже в обрез, а сделать предстоит много…

Ермаков отхлебнул из стакана горячего чая — от чудовищной усталости его покачивало, уже половина суток прошла, как он очутился в чужой шкуре. За эти долгие часы он не съел ни крошки пищи, если не считать замерзшего огурца с салом — кусок в горло не лез, да и с души воротило. Костя прислонил гудящую голову к прохладной стене и смежил веки — остается только ждать. Ждать и догонять — вот два состояния, которые он ненавидел, но они закаляют душу военного. Мысли в голове стали ползти тихо и медленно, как обкуренные черепахи, и он не заметил, что уснул…

— Горим! Суки…

— Вылазь, ребята, поджаримся! — старший сержант Ермаков толкнул изо всех сил люк. Проклятая банка, выйти можно только через крышу, а по ней весело лупцуют сейчас «духи» из всех стволов, пули так и молотят по тонкой броне, как крупный град по шиферу старого дачного домика. По слухам, сейчас поступают новые БТР-80 с боковыми дверцами, но до Афганистана они еще не дошли.

Что дело хреново, Костя понял сразу, но им повезло несказанно — из РПГ попали в моторное, если бы к ним, то вознеслись бы на небеса. Люки-то закрыли, а это амба всему экипажу БТР-70. Да и ребятишки не растерялись — захлебывается судорожным кашлем башенный КПВТ, горячие тяжелые гильзы со стуком падают на днище, с бойниц огрызаются из автоматов, не жалея патронов. Но скоро прибежит полярная лисица — дышать нечем, черный дым выедает глаза, и самое страшное — хэбэхи на солдатах тлеть начали, да что тлеть — припекает уже как на сковородке в одном очень неласковом для грешника месте.

Но десантироваться с горящего бронетранспортера им не дали, прошлись из пулемета, и ефрейтор, молодой улыбчивый парень, мешком свалился внутрь — пули так изрешетили каску, что брызги мозга окатили лицо капитана. Стрелок-татарин просто привалился, и Костя, схватив мертвого парня за ноги, стащил тело в горящее чрево БТРа.

— Наверх, парни, здесь так и так нам хана, а там хоть шанс есть! — прокричал он и в ярости рванулся наружу — огонь добрался и до него. Ноги вопили от боли, и он почувствовал, как пламя обдало его мужское «достоинство». Это придало ему сил, и Костя рванулся…

— Твою мать! — Ермаков очнулся от короткого сна. Так и есть, это был не Афган, а купе ротмистра Арчегова. Явь оказалась только сном… И самой доподлинной правдой. Стакан горячего чая лежал пустой на полу — зато ширинка штанов была мокрее мокрого.

Слава богу, что кипяток, а не пламя, ведь тогда врачи в госпитале каким-то чудом сохранили его мужское естество, а ожог не помешал позднее пройти медкомиссию, где просто не поглядели пристально ему под трусы, и поступить в Рязанское училище ВДВ. И сон в руку оказался, напоминанием о том страшном дне, в котором тогда еще молодой старший сержант срочной службы Ермаков выжил… Единственный…

Костя вытер полотенцем мокрое безобразие, хорошо, что ткань темно-синяя, не видно. А то что подчиненные подумают… И усмехнулся — первый раз в жизни со стаканом горячего чая в руке уснул. С сигаретой бывало, но с чаем?!

И странное дело — усталость резко уменьшилась, сил прибыло, а голова перестала болеть. Косте очень сильно захотелось перекусить. Вот только где сейчас поесть?

В дверь тихо постучали, вернее — поскреблись. Ермаков громко сказал:

— Войдите.

В купе осторожно зашел Аким, ординарец, или по-старому денщик, типичный сибирский мужичок с хитринкой в глазах — в руках то ли поднос с высокими краями, то ли коробка с низкими бортами, белым вафельным полотенцем накрытая.

— Я тут поснедать вам принес, Константин Иванович. А то вы не позавтракавши, и на обед, как всегда, не пошли. Не побрезгуйте, что с солдатского котла, повар не жадничал, наварил много.

Солдат поставил коробку на стол, быстро выгрузил из нее снедь. Костя умилился — на него пахнуло родимой Советской армией. Железная миска со «шрапнелью» (так называют в обиходе перловую кашу, впрочем, именуют ее и «резиновой»), но не пустой, а с кусочками мяса и с подливой. Тут же колечки репчатого лука, плавающие в чашке с уксусом — этот характерный запах ни с чем не спутаешь. Толстые ломти хлеба разложены на типичной тарелке. На десерт — копченый толстый омуль с золотой корочкой, крепкий чай с колотым сахаром вприкуску и большой кусок калача с маслом.