Ты, уставший ненавидеть - Андрей Валентинов Страница 19

– Молчишь? – вздохнул следователь. ~ Ну так я тебе скажу. Они тебя, бля, использовали. Понял? И сейчас используют. Будешь молчать – они получат свои «червонцы», а тебе пыхтеть, если на ВМН не залетишь! Ты что думаешь, мы твой тайник не нашли? На, читай, придурок…

Он ловко выхватил из недр папки какой-то листок и швырнул через стол. Юрий, успев поймать документ, осторожно заглянул в него. В глаза бросилось:

«Протокол обыска». Число памятное – то, когда состоялось проклятое собрание. Добросовестный протоколист указал и время – с 20.30 вечера до 0.45 следующего дня. Итак, почти сразу же после собрания кто-то вероятно, тот же самый Аверх, – поспешил пригласить людей из Большого Дома. И пригласил он их не куда-нибудь, а в фонд № 15, которым Орловский заведовал. Юрий быстро припомнил: нет, ничего подозрительного там не было. Остается прочитать, как все это выглядит с точки зрения здешней публики…

Он читал долго, не веря своим глазам. Прочитав документ в третий раз, Юрий положил его на стол и поглядел на следователя. Тот улыбнулся:

– Понял? Так что это уже тебе не 58 через 10! Тут, бля, другим пахнет!

Орловский помотал головой и проговорил медленно, словно произнося заклинание от нечистой силы:

– У меня в фонде… ни в ящике стола… ни в другом месте… не хранилось никакой троцкистской литературы…

– Ага! Значит, бля, мы тебе ее подбросили! – Следователь был явно доволен произведенным эффектом. – Или ее хранили без твоего ведома, так, что ли?

Кроме Юрия в фонде работали еще двое – пожилые женщины, абсолютно не интересовавшиеся политикой. Нет, это какая-то ерунда, чушь…

– Желаешь взглянуть? – Следователь отодвинул ящик стола. – Чтоб не подумал, что мы, бля, блефуем…

– Да, – кивнул Орловский. – Желаю… Через мгновение в его руках был большой конверт из скверной оберточной бумаги. Внутри находилось что-то четырехугольное, плоское… Юрий вытащил то, что там было, – протокол не лгал. Небольшие, аккуратно отпечатанные брошюрки: Троцкий Л.Д. «Уроки Октября». Семь штук, как и указано в документе.

Орловский еще раз осмотрел содержимое. Брошюры были старые, отпечатанные еще в 24-м. Ни пометок, ни фамилии владельца на них, естественно, не оказалось. Да, такого хватит за глаза для любого приговора… Он бегло осмотрел конверт – самый обычный, без надписей, с небольшим браком зубчиком на верхнем краю. Конверт внезапно показался знакомым, но мало ли ему приходилось встречать подобной канцелярской мелочи…

– И чего получается? – продолжал следователь. – Если будешь молчать, то, выходит, конвертик твой. Ты даже не сможешь доказать, что хранил его как память: книжечки-то одинаковые, явно для пропаганды. В общем, колись. Орловский, в последний раз тебе говорю! Кто тебе передал его? Для кого? Ну?

Мысли мелькали, цепляясь одна за другую. Подбросили? Но зачем? Чтоб засадить его, дворянина, из «бывших», можно было поступить куда проще. Значит, этот конверт действительно лежал в левом ящике его рабочего стола…

~ Гражданин следователь… – Юрий постарался, чтобы голос звучал как можно увереннее и тверже. – Прошу дать мне время… До завтра. Завтра утром я все расскажу…

– Завтра, завтра, – скривился энкаведист. – Ты чего думаешь, ночью к тебе ангел небесный явится и спасет? Хрен тебе, не явится!

На ангела Юрий не надеялся. Но ему нужно время, чтобы подумать. Хотя бы несколько часов.

Следователь спрятал улику обратно в ящик своего стола и быстро перелистал бумаги:

– Работы еще, бля… А я с тобой вожусь, проблядью троцкистской… Ладно, хрен с тобой, Орловский, – поверю. Но завтра – учти! – вилять не дам! Будут тебе цветочки, а опосля – и ягодки. Понял?

– Да, – кивнул Юрий, думая уже совсем о другом. – Понял.

Этой ночью в камере было неожиданно шумно. Привели нескольких новичков, которые, еще не остыв и не придя в себя, громко возмущались, требуя освобождения и желая немедленно, сию же секунду, писать письма товарищу Ежову и товарищу Сталину. Надзиратели почему-то не вмешивались. Впрочем, скоро душная темнота переполненного узилища пригасила пыл, и новички заняли свободные места на нарах, погрузившись в беспокойный арестантский сон. Теперь можно было думать спокойно, тем более что впереди целая ночь…

Итак, основное, похоже, прояснилось. В Большом Доме не знали главного кем был в действительности хранитель фонда № 15 Юрий Петрович Орловский. Не знали ни о книге, ни о тех, кто помогал собирать материал, ни о неизвестной машинистке, перепечатывавшей текст, ни о тех, кто переправлял рукопись во Францию… Нехитрая конспирация Терапевта не дала сбоя. Случилось непредвиденное: Юрия арестовали «просто так», вместе с десятками и сотнями других «врагов», просто для круглого счета. Оставалось завершить задуманное – признаться, получить неизбежный «червонец» или «четвертак» и ждать. Терапевт обещал помочь – даже в этом случае. В конце концов, можно даже попытаться бежать, хотя Орловский слабо представлял себя в подобной роли.

Да, все логично, но действительность оказалась куда страшнее. Юрий мог подписать все – и адский конвейер для него закончился бы в тот же день. Но это значит оговорить двоих ребят, которых он сам же защищал несколько дней назад. Юрий понимал, что Сергея и Василия не спасти, но, может, его показания станут решающей каплей, когда суд будет выбирать между «червонцем» и «четвертаком». И был еще профессор Орешин – тут еще оставалась надежда. Значит, тем более нельзя признаваться.

Но Юрий понимал, что у следователя уже есть готовая схема троцкистской организации в Музее. Очевидно, Орешину отводится роль руководителя, Юрий своего рода хранитель «почтового ящика», а молодые ребята должны, по его мысли, выполнять конкретные вредительские задания. Схема, очевидно, подсказана тем же Аверхом. Ни следователя, ни парторга не смущало, что никто из арестованных и подозреваемых никогда не был троцкистом и не состоял в ВКП(б). Достаточно к слову «троцкист» добавить определение «тайный».

Вообще-то можно отпираться, спорить – даже с риском угодить в обещанный карцер. Но Юрия ошеломил конверт – и семь брошюрок с ненавистной фамилией на обложке. Если бравые опричники из Большого Дома не подбрасывали ему в ящик эту пакость, то в их глазах он становился виновным раз и навсегда. И самое жуткое, что Орловский ничего не мог возразить. Это его фонд, его кабинет и его стол.

Он еще раз вспомнил брошюрки – на скверной тусклой бумаге, чуть пожелтевшие от времени, но чистые, вероятно нечитаные. Затем конверт грубо склеенный, с заметным рубчиком в верхней части… Нет, от такого не отвертеться. И одновременно это был единственный шанс что-то изменить. Ни профессор Орешин, ни Иноземцев с Кацманом, ни две его помощницы из фонда не имели к конверту никакого отношения. Значит… Значит, следовало найти того, кто очень хотел видеть Юрия в составе «антисоветской троцкистской группы».

Орловский прикрыл глаза и начал вспоминать – неторопливо, обдумывая каждую подробность. Итак, Музей…

Он попал туда в сентябре 1935-го, два года назад. В мае, как раз перед летним отпуском, в Институте народов Востока заговорили о реорганизации. Разговоры велись уже не первый год, и ни сам Юрий, ни руководитель сектора истории и культуры дхарского народа Родион Геннадьевич Соломатин не придали этому никакого значения. Но в начале июня внезапно вышел приказ о новой структуре института. Секторы объединились, и вскоре выяснилось, что для сотрудников дхарского сектора места не предусмотрены. А еще через неделю Родион Геннадьевич исчез. Вскоре были арестованы и остальные сотрудники. Позже Юрий узнал, что одновременно были распущены Дхарское культурное общество и все пять дхарских школ.