Имя ветра - Патрик Ротфусс Страница 19

— Он невежественный болван, — буркнул я.

Отец положил мне на плечо тяжелую крепкую руку, показывая, что я сказал достаточно.

— Полагаю, так будет и дальше на пути к Атуру. Завтра мы повернем на юг: трава там зеленее, народ добрее, женщины милее. — Он скосил глаз в сторону фургона и пихнул меня локтем.

— Я слышу все, что вы говорите, — сладко пропела моя мать из повозки.

Отец ухмыльнулся и подмигнул мне.

— И какую пьесу мы собираемся играть? — спросил я отца. — Ничего непристойного, запомни. В этих краях очень богобоязненный народ.

Он прищурился:

— А что бы ты выбрал?

Я долго обдумывал.

— Я бы сыграл что-нибудь из Брайтфилдовского цикла. «Кование пути» — в этом роде.

Отец скорчил гримасу:

— Не очень хорошая пьеса.

Я пожал плечами:

— Они не поймут разницы. Кроме того, она под завязку набита Тейлу, так что никто не сможет пожаловаться, будто пьеса непристойна. — Я посмотрел на небо. — Надеюсь только, дождь не застанет нас на середине представления.

Отец поднял взгляд к облакам.

— Застанет. Ну, есть вещи и похуже, чем выступать под дождем.

— Например, играть под дождем и получить за это мелкую монетку? — спросил я.

К нам спешил мэр — семенил со всей возможной быстротой. Он даже слегка задыхался, словно бежал изо всех сил. Его лоб поблескивал от пота.

— Я поговорил с несколькими членами совета, и мы решили, что вам вполне можно разрешить использовать общий зал трактира, если вы захотите.

Отец безукоризненно владел языком жестов. Было абсолютно ясно, что он обижен, но слишком вежлив, чтобы высказать это.

— Я совсем не хочу выгонять вас…

— Нет-нет. Никакого беспокойства. Фактически я настаиваю.

— Ну, если вы настаиваете…

Мэр улыбнулся и засеменил прочь.

— Что ж, уже лучше, — вздохнул мой отец. — Пока нет нужды затягивать пояса.

— Полпенни с головы — какой пустяк! Кто безголовый — проходи за так. Спасибо, сэр.

Трип стоял в дверях, проверяя, чтобы каждый входящий заплатил за представление.

— Полпенни с головы. Хотя по розам на щечках вашей леди я бы сказал, что вас тут все полторы головы. Ну да то дело не мое.

У Трипа был самый острый в труппе язык, и для такой работы он подходил как нельзя лучше: при нем никто не пытался пробраться внутрь болтовней или силой. Одетый в серо-зеленый шутовской костюм, Трип мог заболтать любого и в случае чего легко выкручивался.

— Мамулька, привет, за мальца платы нет, а коль будет пищать, надо титьку давать или уж выноси подышать, — продолжал скороговоркой Трип. — Все верно, полпенни. О да, сэр, пустая голова все равно платит по полной.

Хотя всегда было весело смотреть, как Трип работает, сегодня меня больше интересовал фургон, вкатившийся в городок с другого конца около четверти часа назад. Мэр немного поругался со стариком, управлявшим ослами, и унесся в гневе. Теперь он возвращался к фургону в сопровождении высокого парня с длинной дубиной — констебля, насколько я мог судить.

Мое любопытство родилось вперед меня, так что я стал пробираться к фургону, изо всех сил стараясь оставаться незамеченным. Когда я подобрался достаточно близко, чтобы расслышать разговор, мэр и старикан снова спорили. Констебль стоял рядом, сердитый и отчего-то встревоженный.

— …сказал вам. У меня нет лицензии. Мне не нужна лицензия. Что, теперь уже и разносчику нужна лицензия? Может, и лудильщику нужна?

— Ты не лудильщик, — возразил мэр. — И не пытайся выдать себя за него.

— Я не пытаюсь выдавать себя ни за кого, — оборвал его старик. — Я и лудильщик, и разносчик — и больше, чем оба, вместе взятые. Я арканист! Ты понял, груда бурлящего идиотизма?

— О чем я и говорю, — гнул свое мэр. — Мы все в этих краях люди богобоязненные и не желаем водиться с темными силами, которые лучше не трогать. Нам не нужны неприятности с такими, как ты.

— С такими, как я? — вопросил старик. — Да что ты знаешь о таких, как я? В эти края настоящие арканисты наверняка лет пятьдесят уж не заглядывали.

— Это-то нам и надо. Просто разворачивайся и езжай, откуда явился.

— Черта с два я проведу ночь под дождем из-за твоей тупой башки, — запальчиво возразил старик. — Мне не нужно твое разрешение, чтобы снять комнату или поработать на улице. Так что отойди от меня или на своей шкуре узнаешь, какие неприятности могут быть от «таких, как я».

На лице мэра промелькнул страх, который тут же смыло волной гнева. Он через плечо махнул констеблю.

— Тогда ты проведешь ночь в кутузке за бродяжничество и вызывающее поведение. Мы отпустим тебя утром, если научишься придерживать язык.

Констебль приблизился к фургону, благоразумно прижимая дубинку к бедру.

Старик выпрямился и поднял руку. Яркий красный свет заструился из передних углов фургона.

— Вам повезло, что далеко, — зловеще произнес он. — Иначе бы никому не поздоровилось.

После секундного удивления до меня дошло, что красный свет идет от пары симпатических ламп, которые старик укрепил на своем фургоне. Я видел одну такую раньше, в библиотеке лорда Грейфеллоу. Они горели ярче газовых ламп, ровнее свечей или масляных ламп и были практически вечными. Кроме этого, они чертовски дорого стоили. Я мог поспорить, что в этом городишке никто даже не слышал о таких штуках — не то что видел.

Когда зажегся свет, констебль замер как вкопанный. Но поскольку больше вроде бы ничего не происходило, он браво выпятил челюсть и продолжил путь к фургону.

Старик забеспокоился.

— Ну-ка погодите минутку, — начал он, когда красный свет в фургоне стал гаснуть. — Мы же не хотим…

— Заткни хлебало, старый пердун, — велел констебль.

Он схватил арканиста за плечо с таким видом, словно совал руку в раскаленную печь. Ничего ужасного не произошло, и констебль ухмыльнулся, снова преисполнившись уверенности:

— А будешь еще какую дьявольщину творить, я тебя долбану как следует.

— Молодец. Том, — похвалил мэр, просияв от облегчения. — Веди его, а потом пришлем кого-нибудь за фургоном.

Констебль ухмыльнулся еще раз и вывернул руку старика. Арканист согнулся пополам, издав короткий свистящий, полный боли звук.

С того места, где я прятался, я видел, как тревога на лице арканиста сменилась болью, а потом яростью — все за одну секунду. Его губы шевельнулись…

Из ниоткуда ударил свирепый порыв ветра — будто в одно мгновение разразилась буря. Ветер зацепил фургон старика, и он встал на два колеса, а потом снова грохнулся на все четыре. Констебль отшатнулся и упал, словно пораженный Господней дланью. Даже там, где я прятался — метрах в десяти от них, — ветер был так силен, что мне пришлось шагнуть вперед, будто кто толкнул меня в спину.