Крылья Тура - Олег Языков Страница 19

Раздается звонок телефонного аппарата – это комэска вызывают в штаб на постановку задачи. Нам можно пока покурить, расслабиться. Маленьким огнем горит крохотный костерок. Еще полностью темно, только-только начинается рассвет. Скоро вернется комэск и будет ставить задачу нам… Скоро начнется боевая работа – четыре, пять вылетов в день. Бывает и больше, но редко. После пятого вылета самому из кабины трудно выбраться, ноги и руки дрожат, не держат. Уматываешься за вылет страшно… Особенно если пришлось покрутиться в бою… Техники помогают покинуть кабину, вынимают из нее под руки…

И опять же – сели, надо вновь подготовить машину к вылету – заправить бензин, масло, если нужно, проверить давление в баллонах со сжатым воздухом, перезарядить оружие, да и просто до блеска протереть фонарь, забрызганный каплями сочащегося из уплотнителей в коке винта масла. А на это на все требуется время.

Потом – обед. Тоже на стоянке, у самолетов. Обед хороший, плотный. Но некоторые летчики есть его не могут… Нервы, страшное напряжение… Только пить хочется – разряженный воздух на высоте сушит носоглотку, постоянно хочется облизать губы, глотнуть воды. Арбуза тоже хорошо бы, кажется, еще осталось немножко от подарка колхозников. Сладкая, сочная мякоть арбуза, как сахаром обсыпанная малюсенькими пузырьками… Здорово! Вспомнил, как учил ребят, а многие арбуза-то в своей молодой, короткой еще жизни и не видели, разбивать арбуз ударом кулака или ребром ладони. Смеху было! Но особо много арбуза тоже нельзя. Как и кваса, например, черного хлеба. Да и всего, что в кишечнике может вызвать, извините за физиологические подробности, брожение газов. Почему? Да потому что кабины-то у нас негерметичные. Поднимись тысяч на шесть – так эти газы тебе кишки и разорвут, напрочь. Вот так-то.

Сейчас и те, кто пообедал, и те, кто обед проигнорировал, думают только об одном – скорее бы ужин. И не потому, что проголодались. Все очень просто – ужин означает, что ты выжил сегодня. Уже темнеет, боевых вылетов не будет, а ты – ЖИВ! Сейчас плотно закусишь, выпьешь свои сто грамм и, если получится, посидишь на воздухе с девушками из столовки, радистками из штаба, а может быть – о, чудо! – будут танцы под разбитый, хрипящий патефон с тупой иголкой…

Я встал, меня трясло… Скорее, скорее в бой! Но я и сам понимал, что сейчас я в воздух подняться не могу. Заложен нос, болит горло. Я не смогу взлететь, набрать высоту… Гайморовы полости не позволят… Черт! Как не вовремя! Еще эти… из 52-й эскадры, эксперты чертовы! Интересно, «Фокке-Вульф-190» уже появился на фронте? Машина мощная, шесть огневых точек – четыре пушки и два пулемета, как вспоминали наши летчики, стреляет – ни носа, ни кабины не видно – сплошной клубок огня, трасса идет – огненный столб, метр в диаметре! Но тяжелый, атаковать предпочитает в пикировании, стрельнул – и драпать. Если завяжется бой на виражах, на втором точно, а то и на первом вираже «як» сядет ему на хвост. И уже никакое бронирование «фоке» не поможет…

Что-то у меня мысля виляет. Я сел. Надо успокоиться. Не рви себе душу, Тур. У тебя тоже есть огонь, посмотрим – у кого он горячее будет…

Вон идут солдатики… Да нет, не солдатики – красноармейцы или бойцы. Интересно, Красная армия сейчас, в 42-м году, совсем не похожа на Советскую армию, в которой я служил через тридцать лет. Сейчас все как-то строже и жестче, что ли. Твердые уставные отношения, безусловное выполнение приказа, а ведь этим приказом тебя посылают на смерть. И ничего – идут. С какой-то готовностью идут. Изменилось в людях что-то. Робость, неуверенность, страх перед немецкими танковыми прорывами и поливающими от пуза автоматным огнем немецкими пехотинцами перегорел в наших бойцах, все перегорело здесь, в Сталинграде, и осыпалось ржавой пылью. А в душах бойцов выкристаллизовался твердый алмазный стержень. И желание убить, сломать немца. Положить ему твердую мозолистую руку на горло и посмотреть в его бегающие в страхе глаза. Наши бойцы воевали насмерть и знали одно – за Волгой земли для нас нет! Сталинград фашисты не возьмут. Пора врагу ломать горло! Хватит!

Сегодня бойцы Сталинграда – пример для всей Красной армии. Все командиры, на всем фронте – от севера до юга, бывают счастливы, если к ним в часть после госпиталя попадает сталинградец. Он тут же становится центром кристаллизации во взводе, роте, батальоне. Вокруг него сплачиваются лучшие бойцы, и часть становится крепче и боевитее.

Да-а… У нас в авиации дисциплина тоже на высоте. Но общение между летчиками как-то попроще… без фанаберии. Маленький ведь коллектив, что там – двадцать летчиков, командир полка и летающий комиссар… Уже, кстати, не комиссар, упразднили институт комиссаров в конце октября. Теперь замполит. Но душа у него настоящая, комиссарская, как из легенды о Гражданской войне. Отличный мужик, за ним как за каменной стеной. И поддержит, и поможет, и отругает, если надо. Но так, что сам все поймешь, и никакого чувства обиды не будет. Так вот. Я сначала удивился, как летчики общаются. По-дружески, по именам. Нет, в строю – святое дело, там – товарищ командир, и все такое. А так, в простой обстановке – Вася, Петя, Коля… Комполка, конечно, по имени я называть не буду, но вот комэск его, знаю, зовет по имени… Но требовательность на высоте! Если надо, Петя такую стружку с Васи спустит – папе Карло и не снилось, когда он своего Буратино строгал!

– Лейтенант! Эй, Туровцев! Виктор, да иди же сюда!

Я обернулся. Меня кто-то ищет. Пора завершать прогулку – дела нашлись! И это хорошо.

* * *

Оказалось, меня не просто искали, за мной аж машину послали! Пока мы, подпрыгивая в кузове, мчались на стоянку, помощник начальника штаба наскоро объяснил ситуацию.

Дело было в том, что дивизия со вкусом подала наверх проведенный нами бой, ну тот, когда мы немца на аэродром привели. Даже посылали авиаразведчика с фотоаппаратом; он заснял столбы дыма от сбитых немецких самолетов. Не то чтобы докладу комполка не поверили, нет. Немец-то – вот он, и «мессер» стоит, можно потрогать. Но снимок – это документ! А если к нему приложить еще и наши рапорты и схемы – вообще красота получается. Так вот. Пошла шумиха, одобрямс всякий, решили популяризировать, раскрыть, так сказать, наш опыт для широких авиационных масс. Дело, в общем-то, нужное, если все сделать по уму и не перебарщивать. Короче – к нам прислали какого-то корреспондента из «Красной звезды» и фотографа. И сейчас он, этот самый фотограф, будет нас щелкать на фоне истребителя комполка, украшенного звездочками за сбитые немецкие самолеты.

Ну, ладно, нужно так нужно, кто бы против? Мы выпрыгнули из кузова, тут же на «эмке» подлетел командир, и цирк начался. Правильно говорили мои знакомые офицеры – кто в армии служил, тот в цирке не смеется!

К комполка шустрым восклицательным знаком подлетел молодой длинный парень в топорщащейся, не обмятой еще форме, которая сидела на нем, как на корове седло, со здоровенным, просто-таки выдающимся шнобелем.

– Здравствуйте, я Яша Хейфец! – Яша схватил обалдевшего от такой милой непосредственности комполка за руку и стал ее трясти, приговаривая: – Так вот вы какой! Настоящий командир! Летчик! Становитесь во-о-от сюда, а планшетка у вас есть?