Тени. Бестиарий - Иван Наумов Страница 19

Южный ветер сирокко принёс ледяной холод из далёкой зимней Сахары. Конец января — «дни ворона», самое промозглое время. Огюст поёжился: просто представил себе, как вкрадчивый распорядитель зала Мирадо кивает и хмурит брови в ответ на вопросы простодушного Пьера. И вместо того, чтобы послать того прочь, прислушивается к аргументам — веским, видимо. Иначе чем объяснить, что этот Пьер потом нарисовался в Гааге?

А неделей позже, в тёплом и уютном Висбадене, где летом всходит пристойный виноград, а зелёные попугаи распугали всех ворон у казино, шофёр Лека приоткрыл Огюсту ещё один уголок мозаики.

Мы так думаем, присоединил себя к руководителям поиска шофёр Лека, что у твоего Везунчика есть приборчик какой-то. Жулик твой Везунчик, точно тебе говорю. Шулер, нечестный игрок. Лека был парнем попроще, с жилистыми цепкими руками, обветренной рожей, и ещё более жёстким акцентом, усугублённым дырой на месте передних зубов. Огюст предполагал, что если Везунчика удастся найти, то хотя бы на железные зубы шофёру премиальных хватит.

Их маленькая компания колесила по Европе на стареньком минивэне с немецкими номерами. Лека прямо в нём и жил — гостеприимство Пьера на помощника не распространялось. Шофёр курил дрянные папиросы, периодически медитировал над раскрытым капотом, иногда что-то бормотал на незнакомом языке. Сколько Огюст ни вслушивался, знакомых созвучий не попадалось: не арабский, не турецкий, то какая-то адская каша из звукосочетаний — то вдруг промелькнёт знакомое латинское слово.

На границах их тормозили крайне редко, немецкие паспорта работодателей у полиции интереса не вызывали. Маршрут прокладывал Пьер, основываясь на ему одному известных расчётах. Видимо, что-то та девка рассказала ему — помимо эпической истории о том, как «расчекрыжили» Огюста.

Каждый вечер перед игрой Огюсту выдавалась на руки сумма — полторы тысячи франков в местной валюте. Иногда к рассвету не оставалось ничего, но порой удавалось сохранить больше половины. А в Генте и Марселе повезло по-крупному. Пьер на выигрыш прав не предъявлял. Когда представилась свободная минутка, Огюст нашёл отделение «Сосьете Женераль» и положил на счёт почти тридцать тысяч франков. Сразу стало спокойнее, а то деньги жгли карман.

Надолго ли хватит радушия нанимателя, спрашивал себя Огюст каждую ночь, выходя из казино или клуба. Но сегодня и этот вопрос отпал. Привет, Везунчик!

Огюст бросил карты и направился через зал к Пьеру. Тот оторвал взгляд от вращающихся лопастей рулетки — и сразу всё понял.

Везунчик прошёл к покерным столам. Уселся, поёрзал, огляделся. Перекинулся с соседями парой слов. За столом пустовало одно место, игра пока не начиналась.

— Вон тот? — спросил Пьер, оказавшись у Огюста за спиной. — Подойди, сядь рядышком и шепни тихонько: «Я всё знаю!» — С везением у него всё в порядке — посмотрим, как с нервами.

То есть, так? Вассалы с трещотками и хлопушками ломятся развёрнутой цепью в дикую чащу, а по другую сторону — рыцарь Пьер с опущенным забралом и нацеленным копьём? Старая добрая охота на Везунчика? Где же их-то дорожки пересеклись? Зачем им сдался этот канцелярский червь? Пора спросить, пора, другого случая уже не будет.

— Да не волнуйся, — добавил Пьер, видя, как Огюст переминается с ноги на ногу. — Просто вспомни, как он раздел тебя в Мирадо. Сколько там было? Полста? А теперь ты начинаешь догадываться, почему так получилось. Пойди и скажи ему об этом.

Непослушные ноги превратились в вялые пружины, проседающие на каждом ходу. Огюст доковылял до свободного места рядом с Везунчиком, приветственно кивнул присутствующим, опустился на стул. Сухопарая крашеная старуха в тяжёлом бархатном пиджаке словно из панциря тянула маленькую остроклювую голову на черепашьей шее. Широколобый мужчина средних лет энергично потёр руки и придвинулся ближе к столу.

— Добрый вечер, — сказал Огюст Везунчику.

— Начнём, пожалуй? — ответил тот, придвигая к себе колоду.

— Я всё знаю, — замогильным голосом произнёс Огюст.

Везунчик удивлённо шевельнул бровями, чуть сощурился, разглядывая нового соседа:

— А, так это вы, голубчик! — блекло улыбнулся, и мелкие, будто молочные, зубы повторили дугу улыбки. — Раз вы теперь всё знаете, то, может, отыграетесь слегка, а? И игра поживей пойдёт. Знание — оно штука полезная! — Теперь он уже обращался к остальным. — Люблю, представьте, играть со знакомыми. Меньше случайности, больше психологии. Вообразите, уважаемые, мы с господином... э-э... — пауза повисла и разрослась, потому что Огюст не собирался представляться — ведь и он не знал имени Везунчика, — э-э... мы с коллегой имели отличную торговлю прямо под Рождество. Каре против флэш-рояля, не чудо ли, а?

И игриво ткнул Огюста кулаком в локоть.

Пятьдесят тысяч франков — вот столько и ушло в ту последнюю раздачу. «Полста», как говорят у нас в минивэне. Огюст никогда не сокрушался по игровым деньгам — пришли-ушли, дело случая. Но не в тот раз.

Везунчик продолжал доброжелательно и снисходительно скалиться. За чуть затемнёнными стёклами лишь угадывались глаза. Наглые, холодные кружочки. Цифры в таксометре, а не глаза.

Те пятьдесят тысяч Огюст уже успел пристроить — минут за пять, прямо перед тем, как покатился с горки азарта к своему закономерному фиаско. В полукруглую сумму смогли уместиться: лисьи, колонковые и барсучьи кисти двенадцати типов; акварель, гуашь, пастель, масло — на Монмартре таких не найдёшь, не фабричная дешёвка, надо ехать в Руан в мастерские Бризеля; мольберт ручной работы, беззаботный двадцать пятый год, — из антикварной лавки у моста Севр; бумага и холст — от самого мэтра Манси из Академии, на такой каждая капля подкрашенной воды разбежится тысячами смыслов и образов, на такой нужно рисовать туман, и ветер, и зарницы ночной грозы. И даже после подобных внушительных трат ещё оставалось сполна на комнатку в деревушке под Бордо — целый месяц в частном пансионе вдали от городской суеты и пыли. Туда ездят только за вином и покоем, а как там ложится свет. И всё это, всё без остатка подгрёб к своему брюху крысолицый фигляр!

Огюст зажмурился на секунду — и увидел фейерверки, бензиновые пятна на воде, цветные хула-хупы, флюоресцирующие и тающие в полутьме. Нет, он не опустится до того, чтобы пугать Везунчика Пьером. Это дело их двоих, личная раздача, бульдогам здесь места нет.

А когда Огюст открыл глаза, что-то изменилось.

— Только дотронься до карт, — совсем тихо сказал он, — и охрана уволочёт тебя в служебное помещение. Если будет надо — разденет донага, но найдёт твой мудрёный приборчик. Не сомневайся, я здесь тридцать лет играю. Пшёл вон из-за стола, шулер!

Самоуверенность Везунчика дала такую трещину, от которой вековые дубы разваливаются пополам. Улыбка слезла с губ прошлогодней рекламой. Взгляд потерял хамский лоск.

— Прошу извинения! — Везунчик поднялся и примирительно поднял руки в сторону онемевших соседей по столу. — Некоторым любителям покера... как вы сами видите... старые проигрыши не дают приступить к новой партии. Был бы рад разделить с вами удовольствие, господа, но, увы! Возможно, в другой раз и в другой компании. Мадам. Месье.