Жажда крови. Женевьева неумершая - Джек Йовил Страница 18

После их дружеского, довольно нежного секса Рейнхард выглядел подавленным. Анимус был озадачен, но Ева все понимала.

Рейнхард, влюбленный в нее, думал о жене и детях. Он сел, скинув с плеч стеганое одеяло, и потянулся к бутылке вина на тумбочке в изголовье кровати. Ева облокотилась на подушку и смотрела, как ее любовник пьет большими глотками. Лунный свет заливал его влажную кожу, делая его бледным, как привидение. Он был весь в синяках после еженощных дуэлей с Детлефом Зирком.

Она крепко обняла его и увлекла обратно, ероша его волосы, успокаивая его дрожь. Она не могла избавить его от чувства вины, но могла не обращать на это внимания. Мозг Евы лихорадочно заработал. Чувственная теплота ушла из ее сердца, она занялась расчетами. Молодая женщина сумела заставить Рейнхарда хотеть ее, но сумеет ли заставить его любить?

Анимус не понимал, в чем разница.

Она размышляла, взвешивая выгоды и последствия своего следующего шага. Анимуса нельзя было застать врасплох, но он отметил, что на мгновение Ева перехватила контроль над их общим сознанием.

Хозяйка осмелилась проявить нетерпение, осмелилась предположить, что его цели второстепенны по отношению к ее собственным.

Ева завоевала Рейнхарда в качестве союзника. На нынешний момент она могла дурачить и шантажировать его в своих интересах, обещая благосклонность и в дальнейшем или под угрозой разоблачения. Но он был бы куда более ярым ее сторонником, если бы любил ее по-настоящему, если бы их связывали нити более прочные, чем вожделение или страх.

Она отыскала в своей душе нечто, заставившее слезы появиться на глазах. Она лежала тихо, не переигрывая, позволяя слезам набегать на глаза и стекать по щекам. Она была напряжена, и создавалось впечатление, что она пытается обуздать свои чувства. Она ждала, чтобы Рейнхард заметил.

Он склонился над ней и коснулся мокрой щеки.

– Ева, – спросил он, – что это?

– Я думала, – ответила она, – думала о твоей жене…

Ее слова были для Рейнхарда как нож в сердце. Анимус ощутил легкий укол боли.

– Какая она, должно быть, счастливая, – продолжала Ева, делая вид, что пытается храбро улыбнуться. – Зрители любят Иллону, она всегда будет популярна. Я знаю, что люди думают обо мне. Нелегко быть такой, какая я есть, и измениться я не могу…

Теперь он утешал ее, забыв про собственные сомнения. Глубоко в душе они были удовлетворены. Анимус ощущал теплоту ее успеха.

– Не плачь, – сказал Рейнхард, – любовь моя…

Теперь он был ее.

– Жени, почему у меня такое чувство, что против меня плетется множество интриг?

Она не знала, что ответить, кроме: «Может, потому, что так оно и есть?», но у нее хватило ума не сказать этого. Было поздно, а они все еще находились в театре, на диване в гримерной Детлефа. Капитан Кляйндест пожелал задать им вопросы насчет убийств Боевого Ястреба, но они решительно ничем не могли ему помочь. Однако под ледяным взглядом капитана знаменитого тем, что он разоблачил Тварь, Женевьева чувствовала себя неуютно. Похоже, это был еще один вампироненавистник.

А его любимая провидица, рыжеволосая молодая женщина по имени Розана Опулс, и вовсе была сбита с толку сложным клубком нерастраченных эмоций и впечатлений, что так и липли к Театру Варгра Бреугеля. Она не выдержала в театре и нескольких минут, и Кляйндест разрешил ей подождать на улице в своем экипаже.

– Они поймают Боевого Ястреба, Детлеф.

– Так же, как поймали Ефимовича? Или революционера Клозовски?

Оба преступника были до сих пор на свободе, в бегах. Империя кишела убийцами и анархистами.

– Может, и не поймают. Но он умрет. Все умирают.

– Все?

Он пронзительно глянул на нее. Она вспомнила похожий взгляд Иллоны Хорвати, когда Женевьева сказала ей, что все стареют.

– Мне тридцать шесть, Жени, и все дают мне на десять-пятнадцать лет больше. Тебе – сколько?..

– Шестьсот шестьдесят восемь.

Он улыбнулся и коснулся ее лица дрожащей, похожей на лапу рукой.

– Люди думают, что ты моя дочь.

Он встал и подошел к зеркалу. Детлеф начинает бояться ее. Плечи его опустились, и, когда он шел по комнате, это была характерная размашистая походка Хайды. Теперь у него всегда был хмурый вид. Он изучал свое лицо в зеркале, примеряя разные выражения, скаля зубы, будто животное.

В глухую полночь Женевьева была наиболее настороженна. Она остро ощущала тьму внутри него, холодный, пронизывающий мрак. Она не была уверена, сам ли театр привел в такое замешательство Розану или причина в Детлефе.

Хотя не было никаких шансов на опознание, Детлеф настоял, чтобы Кляйндест позволил ему взглянуть на труп последней жертвы Боевого Ястреба. Женевьева стояла рядом с ним, когда с лишенного глаз и кожи лица сдернули покрывало из непромокаемой ткани. Мерзкий смрад мертвой крови, для нее все равно что сгнившей, растекся от человека по всей улице. А Детлеф был зачарован, возбужден, его тянуло к этому ужасу. Прорицательница Кляйвдеста, конечно, заметила его нездоровый интерес, и ей это было отвратительно. Женевьева ей сочувствовала.

– Детлеф, – спросила она, – что случилось?

Он типично театральным жестом всплеснул руками. Так он заставлял людей в последних рядах партера считать, будто они знают, о чем он думает.

Но те, кто ближе, те, кто близок настолько, как Женевьева, могли разглядеть обман. Маска прилегала неплотно, и она смогла мельком увидеть кое-что под ней. Нечто, до ужаса напоминающее мистера Хайду.

– Иногда, – сказал он, борясь с чем-то внутри себя, – я думаю о Дракенфелсе…

Она взяла его ладонь в свою, обхватила ее сильными пальцами. Она тоже помнила замок в Серых горах. Она побывала там еще до Детлефа.

На самом деле она больше страдала в этих стенах, больше потеряла, чем он.

– Может, лучше было бы, если бы нас убили, – сказал он. – Тогда мы были бы привидениями. И нам не пришлось бы терпеть все это.

Женевьева держала его в объятиях и гадала, когда же она перестала понимать, что происходит в нем. Вдруг он оживился:

– Думаю, я нашел тему для моей следующей пьесы. И Ева сможет там блеснуть так, что все ахнут.

– Комедия, – с надеждой предположила она. – Что-нибудь легкое?

Он проигнорировал ее.

– Не написано ничего выдающегося о царице Каттарине.

Это имя словно проскрежетало по позвоночнику Женевьевы.

– Как ты думаешь, – улыбаясь, говорил Детлеф, – Ева в роли императрицы-вампира? Ты могла бы быть техническим консультантом.

Женевьева неопределенно кивнула.

– Получился бы славный спектакль ужасов в продолжение «Зикхилла и Хайды». Каттарина, как я понимаю, была сущим дьяволом.