Надежда пустошей - Алексей Глушановский Страница 18

Глядя, как испуганно побледнела Арейша и как нервно дернул хвостом Тим, судорожно сжав могучие руки на древке так и не оставленного им светового Копья, и все остальные члены отряда поняли, что происходит что-то очень нехорошее.

Интермедия вторая

Тот, кого нет

Иисус собрал учеников и говорит:

— Людей на Земле постигла страшная беда — они употребляют очень много наркотиков, мы должны помочь им избавиться от этой напасти. Но для успешного исхода дела мы должны сами знать, что же представляют собой наркотики. Пусть каждый из вас спустится на Землю и добудет образец.

На следующий день кто-то стучит во врата Рая. Иисус:

— Кто там?

— Это я, Иоанн.

Иисус, открыв ворота:

— Что ты принес?

— Марокканский гашиш.

Затем снова раздается стук. Иисус спрашивает, кто там.

— Это я, Марк.

Иисус, открыв дверь:

— Что ты принес?

— Колумбийский кокаин.

Затем приходят Матфей и Лука с индийской коноплей и афганским героином соответственно. Затем снова раздается стук.

Иисус:

— Кто там?

— Это я, Иуда.

Иисус, открыв дверь:

— Что ты принес?

— РУБОП, всем стоять, руки за голову!!!

Анекдот

* * *

Нечто знакомое, слабый отголосок давно и, казалось, надежно уничтоженного ощущения прорвался сквозь чуткую, мучительную дрему Проклятого, заставив его зашевелиться в тесных стенах своей темницы… Боль… опять боль… Как жаль, что никак не удается умереть! Он ведь сделал все, что мог! Проклятая тюрьма. Проклятая боль. Проклятое бессмертие. Ну почему, почему именно ему, тому, одним из атрибутов чьей власти является бессмертие — полное и почти абсолютное, — выпала эта пытка. Он заворочался, пытаясь избавиться от непрошеного воспоминания, но оно не уходило, вновь восстанавливая так давно и с таким трудом уничтоженные им самим остатки личности. И как всегда, вместе с приходом осознания нагрянула все та же непрекращающаяся, бесконечная, невыносимая боль.

Впрочем, на этот раз восстановление части личности было необходимым. Вместе с болью вернулось и знание. Он понял, что вынудило его проснуться, если, конечно, можно назвать сном вялое бездействие разобранной до практически полной бессознательности личности, и, осознав, испугался. Ведь его братья были убиты. Убиты все! Он знал это абсолютно точно, поскольку именно благодаря ему Хаосу и удалось их уничтожить.

Он не жалел о содеянном. Единственное, что вызывало его сожаление, — это то, что задуманного не удалось довести до конца. Ведь тогда, удайся составленный им в минуты одолевшего его горя и отчаяния безумный план, — он тоже был бы мертв. Мертв окончательно и бесповоротно. От него не осталось бы ничего — ни малейшей частицы личности, ни капли сути… Ничего, за что могла бы зацепиться эта ненавистная боль. Он исчез бы. Исчез вместе с этим миром, поглощенный выпущенным на волю Хаосом, и вместе с ним исчезло бы его проклятье, его боль… Но — увы. Небольшая ошибка, и братья, вместе с верховным, все же успели почувствовать вброшенный в их сущность яд, прежде чем он завершил свою работу.

Ах, как он жалел об этом! Ведь именно из-за этой ничтожной ошибки он вынужден продолжать влачить свое мучительное существование, вместо того чтобы, подобно преданным им братьям, раствориться в великом Хаосе, о чем он так мечтал…

Впрочем, у Проклятого, как он уже давно называл себя в своих мыслях, еще оставалась надежда. Пусть он почти защищен от воздействия Хаоса. Пусть… Почти — не значит полностью. И когда этот мир будет уничтожен, он наконец-то сможет исполнить свою мечту, свою идею, возникшую в тот момент, когда он ощутил смерть Асти и понял, на что обрекает его эта смерть. Боль. Вечная безумная боль, спастись от которой можно лишь одним-единственным способом. Умереть самому. Исчезнуть. Не быть.

Задача для него — почти невозможная. Увы. Сама природа его силы превращала его в практически абсолютно бессмертное создание. Бог Жизни не может умереть по определению. По крайней мере, до тех пор, пока в его мире есть хоть кто-то живой. Хоть бог, хоть человек, да хоть один-единственный микроб!

Но все же он, как ему казалось, нашел выход. Боги тоже могут ошибаться. Его ошибкой, за которую он так жестоко расплатился, была уверенность в том, что абсолютное бессмертие, даруемое силой бога Жизни, дает ему достаточно возможностей, чтобы противоречить Верховному.

Их — в том, что сочли терзаемого бесконечной, неимоверной болью от потери избранницы безумца совершенно безопасным. О, у них были для этого основания… Ведь бог Жизни, при всем его могуществе, никогда не мог причинить вреда ничему живому… Так они считали. И ошиблись. Слишком велика была его боль, слишком тяжела ноша, и когда в сохранившемся осколке разбитого разума того, кого некогда считали добрейшим из богов, возникла мысль о том, как прекратить терзающую его муку, — он начал действовать.

Для исполнения его задачи не хватило сущей малости… Его план, его идея была разоблачена братьями буквально за мгновенье перед тем, как стало слишком поздно. Он оказался в заточении. Это не спасло его собратьев, но и Проклятый так и не смог добиться своей цели.

Впрочем, план еще можно исполнить. Цель достижима. Для этого надо так немного. Всего-навсего — добить упорно цепляющихся за жизнь носителей порядка. И тогда стены его тюрьмы, созданные из силы веры людей, отданной его погибшим братьям, распадутся, освобождая не только его, но и проход для извечного уничтожителя. Мир будет поглощен и уничтожен. А вместе с миром и все населяющие его твари. Проклятые, проклятые твари, из-за которых он не может умереть и вынужден терпеть эту невыносимую боль! Но ничего… Хаос освободит его, убьет его мучителей… Всех, до последней букашки! Достаточно только уничтожить носителей разума… К счастью, их уже осталось совсем немного, и они очень слабы… Не сравнить с его братьями. Но все равно… живучие отродья!!! Впрочем, это их не спасет.

Если бы не тюрьма — он давно бы справился с этой задачей. Но даже и сейчас, заточенный, он пусть медленно, но надежно шел к своей цели. Того небольшого отверстия, что прокололи в его темнице любопытные маги, для этого хватало.

И вот сейчас сквозь это отверстие он ощутил перемены. Слабую тень, отголосок шепота силы кого-то из равных ему. Этого не могло быть — мир был давно и надежно заперт, — но было. И внушало страх.

Пока еще слабая, тень могла вскоре развиться и, воплотившись, вновь запечатать его темницу, обрекая на продолжение мучительного существования. И пусть сейчас это был всего лишь слабый намек, тень тени силы равного ему… Он знал своих родичей и ничуть не сомневался в их способностях прорваться через любую защиту, просочиться сквозь любую, самую узкую щель, если имелся хотя бы мельчайший шанс. Сейчас такая ужасная возможность появилась перед его взором, вынуждая, испытывая невероятную боль, собирать заново заботливо разорванные им мельчайшие клочки своей личности, дабы попытаться предотвратить подобный сценарий.