Птица и меч - Эми Хармон Страница 18

Я провела с Тирасом целый день. А когда он ушел, еще долго бродила между вещами, обводя пальцами их названия и мысленно повторяя звуки. На щеках пролегли две мокрые дорожки. Это был самый счастливый день моей жизни. В ту ночь, как и раньше, слова вернулись ко мне во сне и принялись мотыльками кружить над головой. В этом сне я могла говорить, мой язык двигался свободно, а голос не был заперт в горле. Более того, я могла повелевать словами. Я шагала по крепости, с легкостью отпирая двери и отодвигая мебель, пока не очутилась на балконе, охваченная страстным желанием летать.

Я выдохнула слово летать, прижала его к груди и велела телу воспарить над каменными перилами, точно марионетка из своего самого ужасного воспоминания. Когда я взмыла в небеса, ко мне присоединился Принц кукол — невольный виновник моего сиротства. Мы поднимались все выше и выше, пока Принц кукол не превратился в огромного орла с белой головой и черными крыльями. С ним я уже не могла состязаться, поэтому просто легла ему на спину, обвила шею руками, и мы вместе полетели к горизонту, пока джеруанские холмы не начал золотить рассвет. Тогда орел вдруг исчез, и я рухнула вниз, отчаянно цепляясь за воздух и не в силах вспомнить ни одного слова для своего спасения.

* * *

На следующий день Грета принесла мне стопку книг — к счастью, все они были меньше и проще, чем «Искусство войны», — и насмешливо пробормотала что-то про «подарок от короля». Я тут же набросилась на них, едва ли не пожирая слова в страстном желании овладеть речью. Я хотела говорить — если не вслух, то хотя бы письменно — и в этом стремлении была ненасытна. Моя жажда знаний была сродни одержимости. С наступлением ночи я сожгла еще дюжину свечей, не в силах бросить расшифровку текста, — пока не уснула прямо за столом. Слова, которые оставались для меня туманными, я вносила в бесконечный список, чтобы король по возвращении прочел их мне и разъяснил.

В книгах встречались сочетания букв, на первый взгляд бессмысленные, а также слова, противоречившие тем правилам, которые я успела вывести опытным путем. Тем не менее я старательно запоминала каждое из них, пока мои мысли не начали складываться в цельные предложения. Конечно, они были предельно просты и наверняка изобиловали ошибками, но это были настоящие предложения, напечатанные, словно в книге.

Так продолжалось несколько дней. Однажды ночью, вновь засидевшись за книгой, я подняла отяжелевшую голову и в шутку велела свече приблизиться. Иди-ка сюда, свечка. Фраза повисла в воздухе, будто сбежавший со страницы текст. Свеча мигнула и подъехала на край стола. Я ахнула и в ужасе вскочила на ноги. От резкого движения стол качнулся, подсвечник накренился и упал прямо на раскрытую книгу. Огонь лизнул страницу, словно кот — разлитое молоко, и через мгновение книга уже полыхала.

С одной книги пламя перекинулось на другие, а затем, испустив угрожающий рев, охватило и весь стол. Я бросилась к тазу с водой для умывания и опрокинула его на бумаги, но этого было явно недостаточно: языки огня уже лизали ножки стульев. Я хотела сбить их тяжелым напольным ковром, но страх был сильнее меня — и я бросила эту затею, когда пламя взметнулось под самые балки. Комната наполнилась дымом, и я в отчаянии принялась колотить в запертую дверь. Ветерок, проникавший в комнату с балкона, подтолкнул огонь к задернутым шторам, и они вспыхнули, словно только того и ждали. Единственный выход из комнаты оказался отрезан. Я пыталась найти слова, которые остановят пожар, но из-за паники мысли стали тяжелыми и неповоротливыми.

Я в отчаянии опустилась на каменный пол, из последних сил стараясь взять себя в руки. Прочь, пламя! Прочь! Слова затрепетали в воздухе, будто живые, а затем ревущее пламя как метлой вымело через балконные двери. Увы, при этом оно ничуть не ослабло. Это было не вполне то, чего я добивалась, и я выбежала на балкон следом за огненным баньши, которого случайно создала собственными руками. Покинув комнату, он принялся карабкаться по башенной стене, точно живое существо. Не умер, а вырвался на свободу. Неподалеку раздался крик: кто-то еще заметил пламя.

Как же заставить его исчезнуть? Я порылась в памяти, непрерывно кашляя от дыма. Пламя тает, угасает, ни следа не оставляет, — срифмовала я быстро, представляя, как обрушиваю на стену водопад колких голубых слов, чистых и холодных, как льдинки. Они прозрачной волной накрыли огонь, и тот яростно задрожал — будто задыхался в невидимом коконе. Я повторила стишок еще раз, увереннее, и пламя совершенно исчезло, оставив после себя лишь дымные ленты на закопченной стене. Я хотела стереть и сажу, но она даже не потускнела. Похоже, я могла избавиться от огня, но не от естественных последствий своих ошибок.

Дверь с грохотом распахнулась, и на пороге появился бледный Тирас. Он бросился ко мне, разгоняя клубы дыма рукой, и до боли сжал мои плечи.

— Ты решила себя убить?! Или устроить диверсию? Тут, знаешь ли, далеко лететь, даже для жаворонка.

Комната наполнилась слугами, и меня, взъерошенную и перепуганную, поспешно вытолкали в коридор. Король схватил меня за руку и потащил в другие покои — соседние с его собственными, рыча на ходу, что я не могла выдумать способа самоубийства глупее.

Я вцепилась в подлокотники кресла, куда он меня швырнул, и сердито ощерилась. Ты осел! Не знаю, почему я мысленно заорала именно это — видимо, «осел» было похоже на «Тирас», и одно слово зацепилось у меня в голове за другое.

— Ты назвала меня ослом? — переспросил он недоверчиво.

Я распахнула глаза. Ну, выглядишь ты как бог, но ведешь себя как огр.

— Огр? — В его голосе слышалось потрясение. — Бог?

Я вскочила на ноги, и кресло со скрипом проехалось по полу. Сперва свеча. Теперь король. Прекрати это немедленно.

Тирас смотрел на меня такими же круглыми глазами. Затем медленно приблизился.

— Прекратить что? — прошептал он, не отрывая взгляда от моих губ.

Это невозможно. Он кивнул, соглашаясь, и тут же потряс головой, будто хотел стряхнуть наваждение.

— Сделай так еще раз, — приказал он.

Настала моя очередь мотать головой.

— Сделай, — повторил он настойчиво.

Я упала обратно в кресло: ноги меня не держали.

— Ларк, — требовательно позвал король, по-прежнему глядя на мой рот.

Я сама не понимала, что творю. Но покорно направила к нему слово — так же, как частенько проделывала с Буджуни. Это было случайное слово, первое, которое пришло мне на ум. Поцелуй.

— Поцелуй? — выдохнул король.

У меня заполыхало лицо, и я торопливо спрятала его в ладонях. Хватит пялиться мне в рот.

— Я пялюсь тебе в рот, потому что не понимаю, что происходит. Я тебя слышу, но ты ничего не говоришь.

В голосе короля звучало искреннее изумление. Нагнувшись, он уперся одной рукой в подлокотник кресла, отрезая мне путь к побегу, а пальцами другой приподнял подбородок, чтобы заглянуть в глаза.