Ардагаст и братство тьмы - Дмитрий Баринов Страница 18

А внизу, под западным склоном, двумя железными клиньями врезались друг в друга росы и аримаспы. Длинные копья вонзались в грудь исполинским коням, сразу доставая до сердца. Чудовищные мечи аримаспов рассекали надвое всадников вместе с конями. Среди косматых великанов выделялся один — седой, но могучий, на голову выше всех, в сияющем золотом шлеме. То был царь аримаспов. Своё отборное войско он не дал захватить врасплох, как тех в долине Тюлюка. И выходить из-за спин дружины, чтобы схватиться с наглым царём росов, не торопился, потому что сразу оценил силу золотого луча Огненной Чаши. Подобраться бы к её хозяину сбоку или сзади... Но пока что его надёжно прикрывают закованные в железо дружинники.

Волх и его нуры шли в бой, оборотившись одни волками, другие турами, третьи соколами. Туры острыми рогами вспарывали бока и животы коням аримаспов, топтали и бодали поверженных всадников. Соколы, молнией бросаясь сверху, вырывали великанам глаза. Небольших стремительных птиц, в отличие от грифонов, аримаспы не успевали вовремя заметить. А ослепший разъярённый гигант в гуще битвы был для своих опаснее, чем для чужих. Волки, серыми тенями проскальзывая между сражавшимися, ловко избегали и конских копыт, и мечей и, выбрав миг, вцеплялись коням в ноги, а то и в горло. Когда же конь, обливаясь кровью, валился наземь, волколаки набрасывались на всадника прежде, чем он успевал встать.

Опаснее всех для врага был крупный волк с седой, почти белой шерстью — сам князь нуров. Вот аримасп замахивается на него мечом, а Седой Волк выходит из-под удара, забегает к коню сзади, прыгает на круп. Конь брыкается, а седой оборотень, уцепившись лапами за ворот панциря, уже сомкнул челюсти на шее всадника. Тот валится с седла, а князь-волк выскакивает из-под копыт с победным воем и снова бросается в самую гущу битвы сеять смерть:

Вместе с оборотнями дрался и настоящий волк — Серячок, боец немолодой, но бывалый. Он, правда, держался поближе к своему хозяину. А тот, встав во весь лешачий рост и выломав молодой кедр, крушил им коней и всадников, и не спасали от этой великанской дубины ни мечи, ни панцири, ни шлемы. Не один исполинский клинок разлетелся об неё. Биться на мечах леший был не мастак и потому старался ударить один раз, но так, чтобы другого не понадобилось. При всём этом Шишок ещё и свистел на всю долину страшным лешачьим свистом, от которого поднимался ветер, ломавший верхушки деревьев. Мол, вот вам, ветродуи, не на того напали! Аримаспы пробовали достать его из своих мощных луков, но этот ветер относил назад стрелы.

И всё же одноглазая орда смяла бы полусотню росских конников, если бы не грифоны. Диво-звери яростно бросались с неба на врагов, и не всякие доспехи выдерживали удары орлиных клювов и львиных лап. Даже оказавшись на земле со сломанными крыльями, грифоны вцеплялись когтями и клювами в коней или стаскивали всадников наземь и самозабвенно рвали их, не обращая внимания ни на какие раны. Чтобы одолеть грифона, даже израненного и с переломанными костями, его надо было убить. Аримаспы пускали в крылатых врагов стрелы, пытались достать мечами и копьями, а росы в это время беспрепятственно били великанов снизу.

И ещё один союзник прибыл к росам в самый разгар боя. Чёрная, сверкающая молниями туча появилась с запада, и из неё вылетели десять всадников на белых крылатых конях. Впереди был воин средних лет, с лохматыми чёрными волосами и такой же бородой.

— Держись, племянник! Не оставил тебя Перун! — загрохотал с неба голос.

Росы сразу ободрились, узнав Гремислава — дядю Ардагаста, павшего под Экзампеем почти тридцать лет назад в бою с теми же росами. Теперь он был десятником в небесной грозовой дружине Перуна.

— Что, не ждали нас, нечисть кривая? Ну, теперь не спрячетесь, разве только в самом пекле!

С неба на землю с грохотом полетели огненные стрелы. Поражённые ими аримаспы валились замертво вместе с конями. Лошади громогласно ржали, не слушались всадников. Многие великаны, спешившись, бросались в лес. Ещё резвее устремились туда дэвы. Но стрелы-молнии настигали их всех и там, разнося в щепки могучие деревья и убивая тех, кто пытался под ними укрыться. Ветряные дэвы ринулись было на небесных воинов стаей, но при виде грозно сверкающих огненных мечей бросились врассыпную, преследуемые грифонами. Заваливая долину Авляра гигантскими трупами, орда стала медленно откатываться назад, к долине Белой реки Ра.

А в это время Вышата, Лютица и Милана стояли на северной, малой вершине Золотой горы и напряжённо следили обычным и духовным зрением за окутанной тучами Злой горой. Волхв с женой по-прежнему были во львином облике. В нём им легче было приобщаться к могучим волшебным силам. И к солнечной силе, что шла через знамя росов. И к земляной силе Матери Богов — Хозяйки Золотой горы. А ещё к той силе, что таилась в пещерах, где некогда обитали грозные дети Великого Льва и Великого Медведя и люди, такие же могучие и неукротимые, как они. К силе Хозяина Зверей, царившего вместе с Матерью Мира тогда, когда боги-воины ещё не родились. Много, очень много нужно было силы, чтобы противостоять тем, кто, кроме силы, не уважал ничего во всех трёх мирах.

Сквозь тучи волхвы ясно видели, как встаёт над вершиной Злой горы из-под земли колоссальная тёмная фигура. Могучий старик со всклокоченными густыми волосами и такой же бородой, с крыльями за плечами попирал гору тяжёлыми ногами, и скала-сапог на вершине была лишь одним из его сапог. Грозной, безжалостной, слепой силой веяло от этого безмолвного исполина. Но страшнее всего был его взгляд из-под мохнатых бровей — злой, угрожающий, властный. «Покорись Силе или умрёшь!» — говорил этот взгляд, и лишь очень сильный духом смертный мог его выдержать. Тучи разошлись, и громадного старика увидели все сражавшиеся. Диким рёвом и воем приветствовали его дэвы и аримаспы. Яростным клёкотом и рыком отозвались грифоны.

А люди... Им за тяжёлым ратным трудом просто некогда было вглядываться в его смертоносные глаза. Росы бились по-прежнему упорно, надеясь лишь на Светлых богов, на чары волхвов, а прежде всего — на самих себя. Слабому телом боги ещё могут помочь, слабому духом — никогда. И каждому вспоминались тянувшиеся на юг в эту осеннюю пору журавлиные клинья. Пусть нет уже обители богов на Золотой горе — есть светлый Ирий там, на неведомом юге. И если их росский железный клин не одолеет в этом бою, если все они падут, то хотя бы заслужат право вот так же, клином долететь до врат Ирия и сказать: «Примите нас, Светлые боги. В этой жизни все сделали, что могли. Если достойны, дозвольте и дальше сражаться — небесными воинами».

Лишь трое волхвов глядели прямо в глаза грозному старику, и он чувствовал, что не имеет власти над этими тремя, приобщёнными к силам, которые даже он не мог ни подчинить себе, ни изгнать из мира. Рядом с волхвами не было никого из воинов. Даже Сигвульфа Милана отослала. Сейчас он бился на южном склоне, и его мучила не только тревога за неё, но и сомнение: не борется ли он против самого Одина? Кто этот старик — Отец Битв или один из великанов, искони враждебных богам? Что ждёт его, Сигвульфа, если он сейчас падёт — Валгалла или безрадостная преисподняя? Но он твёрдо знал одно: смерти Миланы не простит даже Одину и даже ради Валгаллы не изменит Ардагасту. Мысли сталкивались, боролись в мозгу, а нужно было ещё уходить из-под ударов гигантских мечей, подсекать ноги их хозяевам, рубить упавших, отбиваться от дэвов с их дубьём... Но тело опытного воина не предавало его. Одно лишь умел в жизни гот Сигвульф — сражаться, но умел в совершенстве.