Орден Святого Бестселлера, или Выйти в тираж - Генри Лайон Олди Страница 18

Кстати, в одном Тамара Юрьевна прокололась. Я позже узнал: на заседании редколлегии она не рекомендовала мою повесть к изданию. Точнее, к изданию в «Эфшпиле», намеченному к выпуску в мае месяце. С формулировкой: «Произведение, конечно, годится для печати. Но его объем, помноженный на определенную элитарность и умозрительность конструкций, плохо укладывается в ложе изданий, рассчитанных на крупный тираж и, увы, коммерческую цену. Сможет ли, захочет ли автор сократить текст хотя бы вдвое?! Но публиковать в сборнике – риск большой».

Ах, мэтресса Польских, подвело вас чутье. Выстрел ушел «в молоко».

«Сыграть дурака», впервые выйдя в свет через три года после вашего приговора, на сегодняшний день выдержала шесть переизданий.

Впрочем, я о другом. Уже в те дни Тамара Юрьевна обладала популярностью, какая нам, сявкам, и не снилась. Народ зачитывался книгами под псевдонимом «Джимми Дорсет» (личина мадам Польских), роман «Последний меч Империи» – случай небывалый! – вышел в двух крупных издательствах одновременно, цикл «Старое доброе Зло» сподобился отдельного коллекционного издания, в кожаном переплете и с цветными иллюстрациями; к буму девяносто шестого, когда фантастика родных осин пошла на взлет, Тамара Юрьевна шумно раскрыла тайну псевдонима, став публиковаться под настоящей фамилией. Издания, переиздания, допечатки, именная серия «Миры Т. Польских»… И в девяносто восьмом – финита ля комедиа. Польских изменила жанру. Ушла в глухой мейнстрим. Практически порвала с тусовкой, ведя жизнь отшельницы. Говорят, много пила. Очень много. Развелась с мужем, второго заводить раздумала. Ее новые книги публиковались по старой памяти: максимум пять тысяч. Допечатки? Не знаю. Вряд ли. Зато королеву долбили письмами, депешами, «телегами» и гласом вопиющих масс: ну! Воспряньте! Взорлите! Как бывало раньше…

Тщетно.

Тамара Польских беспечально и бестрепетно становилась прошлым. Делом давно минувших дней. Едва «Последний меч Империи» подзабылся, окончательно уйдя из розницы, она вновь начала выбираться на конвенты. С удовольствием сплетничала, вспоминала былые проказы. Если просили, давала советы: жесткие, хирургически беспощадные. Не просили – молчала. Никогда не обливала грязью удачливых коллег. Не пила спиртного. Чихала на все премии оптом. И не отвечала на простой вопрос: почему?!

Спрашивать перестали.

Последними сдались Эльф с Петровым – старые приятели Польских.

Кстати, в Гурзуфе я и их помянул в песне. Воспев первое впечатление от друзей-соавторов:

…только подняли мы тост,

Как упали нам на хвост

Двое местных Достоевских,

Обнаглевших в полный рост.

После первого глотка

Все взвились до потолка.

Вот зачем нужна перцовка —

Отшивать шаровика!

Ах, кипарисы в снегу!

И вот сейчас, спустя годы, Тамара Польских жалела меня, глупого Снегиря.

Вокруг медленно проявлялся прежний бар, громокипящий кубок с пивом, растворяя в себе королеву, выглядевшую старше своих лет, жалость, печальную и тихую, словно прощание, словно прощение, и память, хлопьями оседающую на дно стакана.

* * *

– Снегирь, на взлет!

– Ты чего, Петров? Умаялся, бегая?!

– На взлет, кому сказано! С Гобоем оговорено, будем наверху беседовать…

– Неклюев, ты с нами?

– Извини, Лидочка. Вы из «Аксель-Принт», я из «МБЦ». Неэтично получится…

– Ладно, сиди здесь. Сами разберемся.

И помчались мы, люстрой палимы….

Номер у Гобоя, куда меня было велено доставить с поличным, оказался самый обычный. В смысле, номер на двери: 316. Никаких тебе сакраментальных «13» или «666». Вошли без стука: запирать дверь Антип Венецианович явно считал излишним. Машинально оглядываюсь: люкс, брат-близнец моего. Хотя… Большой круглый стол в первой комнате, вокруг – чертова дюжина кресел. Зачем столько? Пресс-конференции в номере проводить? Презентации? Так для этого в пансионате специальные помещения имеются. Кстати, сама комната кажется то больше, то меньше – смотря где станешь. От стола – так вообще хоромы! А от дверей – с гулькин хрен. Интересно, как сюда эдакий столище впихнули? Через дверь он точно не пройдет. В окно?

Третий этаж…

Колобок выкатывается навстречу из второй комнаты. С подносом в руках. На подносе – бутылки, бутыли, бутылочки… Рюмки. Бокалы. Вазочка с конфетами. Тарелка с бутербродами. Изобилие опасно балансирует, но Антип ловок: кружит, не роняет.

– Добро пожаловать, хорошие мои! Угощайтесь, чем бог послал…

Не знаю, бог ли, но кто-то испытывал к господину Гобою немалое расположение. Во всяком случае, сей незнакомец однозначно ведал распределением материальных благ, посылая заму по особым вдосталь выпивки и закуски. Чудны дела твои, господи! – конвоиры гада Снегиря не заторопились угоститься халявой. Торчали столбами, воздвигшись главою непокорной и придерживая меня за локти: Петров справа, Эльф слева. А Березка выступила вперед, на манер прокурора, и взяла вопросительную паузу. Мол, не пора ли приступить к обличению?!

Сейчас руки выкручивать начнут, пятки железом жечь, на дыбу вздергивать. Заставят протокол (то есть договор) подписать! А я буду мычать, как партизан, и отказываться! Я такой… Разве что коньяком до бессознательного состояния запытают – тогда, скорбный рассудком и в нетрезвой памяти, могу подписать… Нет, господин Гобой, вы не склоните меня к измене!

М-да… Стол в комнату – это ладно. А вот бред в голову вовсе несуразный лезет. И ведь помещается!

– Значит, доставили… экспонат, – сообщает Петров.

Эльф спешит поддержать соавтора:

– Теперь сам разбирайся со своим птерозавром!

– Ты уж разберись, Аристарх, сделай милость. – Березка превращается в Железную Деву, излучая холод и презрение. – А то он смотрит на нас, как баран на новые ворота, и выкобенивается! Нам лишний шум ни к чему…

– Я ему: подписывай! А он в позу: имел я вас, килобайтников…

– Петров, не гони! Влад ничего такого…

– Тише, тише, господа… и дама. Не стыдно? Набросились на коллегу… Отпустите милейшего Владимира Сергеевича, он никуда не убежит. Прошу к столу. А мы с господином Снегирем пройдем в соседнюю комнату и побеседуем.

В соседней комнате обнаруживается кровать. Раза в полтора больше, чем у меня. Рядом два кресла и журнальный столик в виде скрипичного ключа. На столике – бутыль минералки и два стакана. Им, значит, коньяк, мартини, ликерчики, а мне – минералку? Дискриминация, да?! Удручен, замечаю, что стены спальни увешаны духовыми инструментами. Свирель, валторна, волынка, альпийский рожок, блок-флейта… пионерский горн, тромбон… Остальных названий не знаю. Но гобоя нет, это точно. Плохо представляю, как он, подлец, выглядит, но уверен: увидел бы – узнал бы непременно!

– А где гобой?