Нежность ночи - Ярослава Лазарева Страница 18

 Но мне нужно постараться выбросить из головы все эти воспоминания и как можно скорее адапти-роваться к окружающей действительности. Я верю, что ты что-нибудь придумаешь и мы снова соединимся. Но кто знает, когда это произойдет... (и произойдет ли вообще, прости, но я не исключаю и такую возможность), поэтому я должен гармонично влиться в этот мир и не вызывать ни у кого никаких подозрений.

 Главное, я скоро увижу маму! Эта мысль мгновенно подняла мне настроение. Я никогда не говорил тебе о моей семье. Я всегда был привязан к матери. Она понимала меня, как никто другой. Ее душевная организация очень схожа с моей — такая же чувствительная, тонкая и восприимчивая. Жили мы в одном из переулков на Маросейке. Идти было довольно далеко, но ноги словно сами несли меня. Я вдруг вспомнил, сколько ходил пешком по Москве, и это не было мне в тягость. Но все равно я не мог не подумать об удобстве иметь личный транспорт или просто воспользоваться метро. Однако нужно было поскорее забыть об этом.                           

               От храма Христа Спасителя я спустился к набережной по довольно широкой лестнице. Не удержался и с любопытством оглядел массивное здание храма. Конечно, территория возле него выглядит по-другому, нет подземного музея, да и брусчатка совсем другая, но само здание будто бы и не изменилось. Так мне показалось на первый взгляд. Слава богу, что его все-таки восстановили! Но как странно, что я снова могу произнести эти слова: «слава богу!» Почти век я не говорил этой божественной формулы, приносящей душе покой.

            Ладушка, возможно, ты удивлена,  что я столько пишу о первых часах после моего превращения и ни слова о тебе. Но уверяю, любовь к тебе не угасала ни на секунду, мое сердце по-прежнему заполнено ею. И моя... вновь обретенная душа любит тебя еще жарче, еще сильнее. Никогда, слышишь, любимая, никогда я не предам тебя, что бы ни случилось! Никогда не забуду!»

 Когда я прочитала эти строки, то едва удержалась от слез. Конечно, я была уверена в Греге. Но что делать с этим вечным червем сомнения, который подтачивает веру в любимых и которого так трудно задавить в себе! Он все равно нет-нет да и давал о себе знать каким-то мерзким шевелением внутри. Я отлично помнила, что Грег повесился из-за страстной и несчастной любви к этой самой Зине. Конечно, прочитав о ней в его письме, я больше ни в чем не сомневалась. Хотя еще час назад думала, что, возможно, увидев Зину, Грег вновь воспылает к ней страстью. Нет, Зина мне больше не соперница! И никогда ею уже не станет! На этот счет я могла быть совершенно спокойна.

 «Что же было дальше?» - в нетерпении подумала я и начала читать продолжение.

«Я отправился по набережной в сторону центра. Солнце уже село. Ты не представляешь, как непривычно темно на улицах! Нет огней рекламы, фонари стоят очень далеко друг от друга, здания низкие, и окна в них в основном темные, машин почти нет. Апрельский воздух сырой, зато кажется по-деревенски свежим, нет этого противного, но такого привычного смога. Вначале я шел довольно медленно, чувствуя себя разбитым. Но постепенно мое тело наполнялось внутренней силой, словно в него вливались новые  потоки  энергии. Я ощущал, что моя кровь горяча, она быстрее бежит в жилах. Щеки горели, и это было странное ощущение. Ведь в бытность мою вампиром моя кожа была постоянно холодна, иногда мне даже казалось, что я ношу лудяную маску. И вот этот прилив крови к лицу от быстрой ходьбы, приятный жар щек, воздух, наполняющий мои легкие, гулкое биение сердца и сбивающееся дыхание. Я окончательно пришел в себя, мое тело полностью освободилось от остатков холода, я ощущал себя сильным, жизнерадостным, юным, энергия так и распирала изнутри. И это была эйфория.

 Набережная  казалась пустынной.  Редкие прохожие, попадавшиеся на пути, с удивлением вскидывали на меня глаза. И тут я понял, что широкая улыбка, не сходящая с моего лица, выглядит несколько странно. Я взял себя в руки. Оказавшись возле Политехнического музея, увидел толпу возбужденных ребят, громко что-то обсуждавших. У меня от волнения зуб на зуб не попадал. Я просто не представлял, как сейчас начну здороваться, разговаривать. По правде говоря, я уже отвык и от их речи, и от привычных для этого времени выражений, да и само мышление паренька двадцатых годов стало мне чуждым. Я заметил афишу и понял, что только что состоялся поэтический турнир. Внизу мелким шрифтом было напечатано, что примет в нем

участие Владимир Маяковский. Тут мне совсем стало нехорошо. Ладушка, представь мое состояние! Знать, что через семь лет он пустит себе пулю в лоб, и оставаться невозмутимым? Было отчего сойти с ума. Я даже решил обойти стороной эту возбужденную толпу и нырнуть незамеченным на Маросейку, но тут услышал радостный голос Василька, моего тогдашнего... или нынешнего?., приятеля.

- Гришаня! Что ж ты, дружище, опоздал? Все уже закончилось! А я тебя ждал! Думал, что

ты уж точно не пропустишь такой турнир и примешь в нем участие!

 Я остановился, навесил на лицо дружелюбную улыбку. Сердце колотилось, ладони противно вспотели. Василек приблизился. Вот он уже крепко пожимает мою руку и заглядывает в глаза. Моя память понемногу возвращает какие-то мелочи, детали из прошлого, и мне становится все легче. Я четко помню, что Василек живет от нас через две улицы, работает на заводе, сам он из деревни, собирается жениться по настоянию матери на односельчанке по имени Клава, которая работает дояркой и живет в деревне. Также я припомнил, как он неодобрительно относился к моим поэтическим опытам. Особенно его раздражали стихи о любви.

- Представляешь,  —  быстро  продолжил он, - на турнире выступал поэт Илья Сельвинский [7]. И что б ты думал?! Занял первое место, опередив Владимира Маяковского! Так что у него сейчас титул короля поэтов!

И это заслуженно!— важно добавил он.— Мне его стихи очень пришлись по вкусу! Да и жюри было сильное!

Возглавлял поэт Брюсов, так-то!

- Жаль, что я не смог прийти вовремя, - сказал я.

 Василек улыбнулся и хлопнул меня по плечу. Я вздрогнул, отвыкнув от такой фамильярности. Улыбка сбежала с его лица, и он озабоченно произнес:

- Ты чего такой смурной, Гриша? Из-за Зинки переживаешь? Она ж замуж вышла!

- Знаю,— ответил я.

- Ты это, смотри,— нахмурился он,— чего не учуди! Прояви самосознание! А то хлипкие вы все, поэты! Чуть что, вены резать, веревку мылить. Не дело!

- Спасибо за заботу!— не смог сдержать я ехидного тона, но смягчился, вспомнив, что Василек всегда отличался грубоватым нравом и утешать не умел.— Понимаешь ли,— спокойно  проговорил я,— с Зиной все кончено раз и навсегда. И дело даже не в том, что она вышла замуж.

- Да ну?— не поверил Василек.

- Точно! Просто я в ней разочаровался. Она меня больше не интересует! Как девушка, - тут же добавил я, видя недоумение на его лице -  А только как товарищ!

 - Да, товарищ она хороший! Правильный, можно сказать.— тут же обрадовался он.— А ты