Легенды Дерини - Кэтрин Куртц Страница 18

Я брала уроки шотландского народного танца в группе, организованной в штате Вашингтон, и начала делать достаточные успехи, чтобы время от времени принимать участие в показательных выступлениях. Впервые в жизни я заинтересовалась шотландскими корнями своей семьи, коснулась собственного наследия и была потрясена тем, как быстро полюбила эти танцы и задорную музыку, сопровождающую их. Так что для меня было вполне естественно разделить этот восторг с Дунканом и Марисой.

Второе событие имело еще более глубокое значение и, в некотором роде, его я разделяла с Дунканом Мак-Лайном с самых первых книг о Дерини. Еще в юношеские годы я ощутила духовное призвание, и как раз в этот период впервые познакомилась с произведениями Кэтрин. Дилемма Дункана, человека глубоко и искренне верующего, — явно самой судьбой предназначенного стать священником, и к тому же хорошим священником. Одновременно он сознавал, что он является одним из представителей «гонимой расы», — это означало, что он должен нарушить существующие законы и рисковать жизнью, дабы исполнить свою мечту. Скажу правду: ощущать себя Призванным, познать Источник этого Зова и стремиться ответить «Adsum Domine» из самых глубин своей души, — это чувство было мне очень близким и понятным.

После того, как я прочитала о тайном, трагическом браке Дункана, я долгое время гадала, какой девушкой должна быть Мариса, чтобы внушить столь сильную любовь такому набожному юноше, и как тяжело, наверное, было Дункану в то лето, когда он разрывался между своим призванием и горячей, искренней любовью к Марисе, — не имея возможности обратиться за помощью ни к Аларику, ни к своему брату Кевину, от которого вполне мог бы ожидать помощи.

Чем больше я размышляла об этом, тем больше мне хотелось узнать все подробности той давней истории. И, наконец, как-то вечером я села за пишущую машинку, и эта история вылилась на бумагу почти сразу в своей законченной форме.

Возможно, когда-нибудь я отыщу ответ и на другой мучивший меня вопрос: почему же Дункан попросту не обратился за советом и подмогой к своей матери?

С той поры в моей жизни произошло много нового. Я стала изучать немецкие народные танцы, — ибо это также мое наследие… и приняла сан священника. Какой же долгий и удивительный путь мы все прошли!»

Лучшая защита — это Божья защита. Древняя гвиннедская пословица.

Он стоял на коленях в полутемной часовне, и ему было холодно, очень холодно. Дункан Мак-Лайн пытался не принимать это за недобрый знак судьбы. Никогда доселе он не был настолько рассеян в своих молитвах. Прежде, всякий раз, когда он преклонял колени, дабы разделить секреты своей души с обожаемым Господом, Дункан ощущал ставшее уже привычным переживание, которое привык полагать уникальным для представителя расы Дерини. В этот восхитительный миг все телесные ощущения отступали перед сладостным и всепоглощающим величием божественного Присутствия. И все то время, пока он оставался погруженным в молитву, Дункан практически полностью терял всякий контакт с мирской реальностью.

Но сегодня, сколько бы он ни пытался, он не мог обрести в душе своей ни покоя, ни особого убежища. Именно в эту ночь, в противовес всем прочим, такое внутреннее беспокойство было дурным признаком. Не то чтобы ему и впрямь стоило чего-то опасаться, но все же…

Дункан устало возвел глаза к алтарю, слабо, почти призрачно мерцавшему в единственном источнике света, доступном в часовне, — это была одинокая свеча Дункана и рубиновое мерцание божественной лампады, — а затем покачал головой.

— Я не могу этого понять, — прошептал он. — Почему именно сейчас? Господи Иисусе, почему вообще такое происходит со мной?

Он не ожидал получить ответ, выраженный в словах или неких иных знаках, доступных ясному истолкованию, хотя порой Дерини и испытывали нечто подобное, изощренным образом используя при молитве свои магические способности, — да и сам Дункан порой прибегал к этому способу.

Но сейчас в глубине души он был рад, не получив в ответ ничего, кроме молчания и смутного ощущения, что кто-то готов благожелательно выслушать его. В сердце своем Дункан сомневался, что сейчас мог бы выдержать нечто большее.

— Они должны понять, — продолжил он, упираясь влажным от испарины лбом в ладони. — Если бы речь шла лишь о том, что мы двое в обычной жизни встретились и полюбили друг друга, мы не сделали бы ничего подобного… Ты это знаешь, Господи! Но все зашло слишком далеко. Настолько непоправимо далеко, что… что…

Дункан застыл. Снаружи часовни послышались шаги. Он смог перевести дух, лишь когда человек прошел мимо.

Это просто кто-то из стражников… Наверняка, это просто кто-то из стражников. Обычно в этот поздний час в замке Кулди все давно спали, и за покоем спящих следили лишь охранники, да еще дремлющие в небесах звезды, — но нынешняя ночь вовсе не была обычной. Тревога Дункана стремительно перерастала в панику. Что если кто-то обнаружит его здесь и велит отправляться в постель прежде, чем появится та, кого он так ждет, и они смогут завершить начатое? Весь дрожа от возбуждения и беспокойства, Дункан вернулся к молитвам… но вновь утратил нить своих размышлений, заслышав снаружи чужие голоса. Злые, сердитые голоса.

— Это просто оскорбительно, вот что я тебе скажу… Чертовская наглость!

— Он имеет на это право, Эндрю, — успокаивающим тоном возразил другой голос. В говорившем Дункан признал отцовского сенешаля, лорда Деверила, а первый — это, должно быть, Эндрю Мак-Фергус, капитан стражников, — как-никак, у них погиб человек… И не имеет никакого значения, даже если бы они оказались в самом сердце Наковальни Господней, где вокруг на много миль ни единой живой души… Они имеют право оплакивать своих мертвецов. И кроме того, его милость дал им разрешение.

— Так ведь уже скоро одиннадцать часов!

— Его милость дал им разрешение, — повторил Деверил, после чего уже менее сердечным тоном добавил: — Мне это тоже не слишком по душе.

— Вот и жаль, черт возьми, что мы не в самом сердце пустыни, — заявил Эндрю с недобрым смешком. — Может, поднялась бы песчаная буря и забила им все трубы. Вот и не было бы никаких забот!

«Как же для тебя все в жизни просто, мой друг, — подумал про себя Дункан. — Даже если бы никакие трубы и не звучали посреди ночи, это не убавило бы нам забот ни на йоту…»

Звуки шагов и голоса постепенно затихали, делались слабее и наконец угасли в окружающем безмолвии. Но скоро тишина вновь будет нарушена, по крайней мере, на какое-то время. Трубач клана Мак-Ардри был убит в драке с меарцами. Теперь он не сможет завершить обучение своего юного подмастерья, — крепкого паренька лет десяти, лишь недавно начавшего овладевать этим непростым искусством. Но каждый час с того момента, как члены клана вернулись нынче поутру, мальчик занимал свое место на стенах замка и с неохотного согласия Джареда Мак-Лайна трубил нескладную, душераздирающую песнь скорби в честь тана своего клана, юного Ардри Мак-Ардри. Тот погиб во цвете лет и был убит по ошибке (хотя его сородичи утверждали, что то было подлое намеренное убийство) в пьяной драке, разразившейся в таверне из-за какой служанки…