Меч и щит - Григорий Березин Страница 18

— Ах, Глейв, ты чудовищно большой. И я начинаю бояться. Ты ведь не сделаешь мне больно, Глейв? Помни, ведь я девушка.

— Уж чего-чего, а этого я никак не забуду, — пробурчал я, зло думая про себя: «Поздно спохватилась, голубушка, теперь меня не остановят даже армии обеих империй». И повалил ее на пол, впрочем, уложил на брошенную ею тунику. У меня хватило выдержки немного поласкать ее, прежде чем раздвинуть ей ноги и пролить-таки хозяйскую кровь оружием гостя. Она вскрикнула, а потом оплела меня руками и ногами и не выпускала, пока я не достиг вершины наслаждения. Тут бы она закричала на всю деревню, но я поберег сон ураторпцев, вовремя захлопнув Ирсе рот ладонью. Она укусила мою руку до крови, и потому в последующих наших любовных схватках (а их было еще пять или шесть, поскольку я не хотел, чтобы первый любовный опыт запомнился ей только болью, она должна была испытать и удовольствие) я уже не жертвовал ладонью, а совал Ирсе в рот свой пояс. Его она тоже изжевала порядком, но ничего более подходящего под рукой не оказалось. После я перебрался на свое одеяло, мы улеглись там, обнявшись, и уснули.

Когда я на следующее утро проснулся, девушка исчезла без следа, заставив меня усомниться в истинности ночного происшествия. Может, все это приснилось? Но моя разбросанная вдали от одеяла одежда свидетельствовала, что спать я лег не вполне обычным образом.

Я оделся, уложил свои вещи в седельные сумки и, вынеся седло на крыльцо, призывно свистнул. Уголек примчался так быстро, словно уже ждал меня, и я верхом направился к воротам. По пути я искал взглядом Ирсу — хотел с нею попрощаться. Но заметил только троих из вчерашних старейшин и, за неимением лучшего, простился с ними.

За воротами я перевел Уголька на размашку, желая наверстать упущенное время, поскольку уже давно наступило утро. По мере того, как я удалялся от Ураторпа, лес постепенно густел, переходя из дубового в смешанный. Ближе к полудню лесная дорога сузилась в тропу, по которой мне пришлось рысить не так резво. Я как раз проехал очередной поворот этой тропы, и тут прямо передо мной поперек дороги рухнула довольно большая осина. Я натянул поводья и схватился за рукоять Скаллаклюва, быстро разворачивая коня. Так и есть. Вокруг меня выросло словно из-под земли человек пять оборванцев с ножами, копьями, топорами и, главное, в масках.

Разбойники с незапамятных времен делились на заядлых и тайных. Эти последние являлись обыкновенными крестьянами, для которых разбой служил своего рода отхожим промыслом, и они надевали маски, чтобы какая-нибудь жертва их деятельности не опознала своих обидчиков. Заядлым же такая мера предосторожности была не нужна, поскольку встречаться с ограбленными они больше не собирались, разве что для того чтобы снова ограбить их.

Окружившие меня разбойники проживали, скорей всего, в Ураторпе. Видимо, прознали, что у меня водятся эйриры. Окинув их взглядом, я подумал, что среди них явно не найдется ни одного будущего Исси Шиндара, биранского разбойника, ставшего с помощью вратников королем, а потом отправившего своих благодетелей кого в могилу, а кого — в рабство, на строительство каналов и плотин в Джунгарии. Впрочем, неизвестно, носил ли он когда-нибудь маску, хоть и был сыном крестьянина, сбежавшим из дому искать счастья…

— Что вам нужно? — высокомерно осведомился я.

— Да ничего особенного, — ответил кряжистый малый, бывший у них, вероятно, главарем. — Просто сними с пояса сумку, отдай и езжай себе на здоровье. Нам твоя жизнь не нужна.

— Ах, как любезно с вашей стороны, — сыронизировал я. — А теперь послушайте меня. Проваливайте-ка вы, ребята, подобру-поздорову и радуйтесь, что безопасность дорог в королевстве больше не моя забота. А то вздернул бы вас всех вон на том суку. — Я показал на простертую над тропой ветвь могучего дуба, окруженного толпой осин, берез и прочей лесной мелочи.

— Бей его, — крикнул главарь и метнул в меня короткое охотничье копье.

Я увернулся и взмахнул Скаллаклювом, раскроив череп ближайшему разбойнику. Остальные малость оторопели — они явно не привыкли к сопротивлению. Я послал Уголька вперед и, перебросив топор в левую руку, снес голову широкоплечему детине. Его тело свалилось на тропу, обильно полив ее кровью. Остальные начали приходить в себя, самый смелый даже попытался схватить Уголька за повод — похоже, здесь никто не слыхивал про арсингуев. Удар копыта раздробил ему грудную клетку, он отлетел и напоролся спиной на торчащий сук. Четвертому я отсек руку с занесенным для броска ножом и, не теряя времени, направился к главарю, который настолько обезумел от страха, что побежал не в лес, где мог легко скрыться, а по тропе к деревне. Я даже не стал его рубить, а просто ударил плашмя по голове.

Спешившись, я сорвал с него маску — так и есть, кривозубый старейшина. Да, недаром мне показался знакомым этот голос. Схватив за ногу, я потащил бесчувственное тело к остальным. Голова кривозубого билась о все неровности почвы, оголенные корни порядком ободрали ему рожу, но для него это уже не имело никакого значения. Бросив его под дубом, я — ничего не поделаешь, обещания надо выполнять, — занялся остальными: два обезглавленных трупа привязал к ветке за ноги их же поясами, насаженного на сук трогать не стал — и так неплохо смотрится. Однорукий сумел отползти и, кое-как перетянул свой обрубок, однако на большее его на хватило, и он тупо пялился на меня, пока я снимал с него пояс и вязал ему ноги. Только когда я повесил его за ноги рядом с другими, он замахал на меня здоровой рукой. Пришлось слегка пнуть его в висок и лишь затем вздернуть. Подумав, я снял с него маску и затолкал в рот, но так, чтобы было видно, что послужило кляпом.

Покончив с ним, я вернулся к кривозубому, все еще пребывавшему в беспамятстве. Его я хотел повесить за шею и потому нахлобучил на него маску. Ждать, когда он придет в себя, и только затем повесить, было бы, на мой взгляд, бесчеловечно, и я казнил его прямо так. После чего по привычке собрал оружие разбойников, хотя везти его с собой, конечно, не собирался. Но и оставлять его, чтобы у сыновей этих горе-грабителей появился соблазн стать на порочную родительскую стежку, счел неблагоразумным. Поэтому озорства ради я отнес оружие в гущу леса, куда показывала ветка дуба, на которой мирно покачивалась четверка злоумышленников, побросал в какую-то яму. Как я и ожидал, ничего подходящего для меня среди трофеев не нашлось. Охотничьи копья мне ни к чему, у меня есть луки; о ножах и говорить не стоило — все они и по качеству, и по отделке не шли ни в какое сравнение с прекрасным кинжалом Альдоны.

Топоры тоже не походили на боевые, в свободное от разбоев время их явно использовали по прямому назначению — для колки дров. Лишь у широкоплечего оказался настоящий боевой топор — классический лабрис из потемневшей от времени бронзы с черной просмоленной рукоятью. Кто его знает, как он попал к простому крестьянину: то ли от пращура, то ли из обоза какого-нибудь ограбленного купца, то ли выкопан из древнего погребения. Конечно, сработан он не Хогартом-цвергом, но не будь у меня Скаллаклюва, я б, пожалуй, забрал его себе. А так бросил в яму к остальному барахлу и, закидав валежником, вернулся на тропу. Уголек стоял на прежнем месте и спокойно пощипывал листву. Я вскочил в седло и собрался ехать дальше, но перед этим окинул взглядом импровизированную виселицу и удовлетворенно кивнул. Пять минут, и пятерых разбойников как не бывало. Если так и дальше пойдет, то по таким вехам посланцы Государственного Совета отыщут меня без малейшего труда. Я слегка сжал ногами бока Уголька и двинулся вперед по лесной тропе.