Предзнаменование - Валерио Эванджелисти Страница 18

Жюмель было не узнать. Вся красота разом исчезла за маской гнева, глаза стали мутными, лоб покраснел.

— Думаешь, ты лучше меня, сучка с патлами из пакли? Ой, послушайте эту девственницу! Корчит из себя добродетель и живет в остерии одна!

Магдалена ничуть не смешалась.

— Я-то живу одна, а у тебя под дверью всегда очередь, как к булочнику. Только твой хлеб — неаполитанская хворь!

Жюмель издала яростный вопль и бросилась на соперницу. Мишель, смущенный ссорой, а пуще того — смешками, которые раздавались отовсюду, успел схватить ее за плечо. Охрипшая от злости Жюмель показала на грудь соперницы, едва выдававшуюся под складками блузки:

— Мишель, только не говори, что тебе по нраву эти дряблые груши! И погляди, у нее все лицо в пятнах!

На этот раз Магдалена, казалось, была задета за живое, но виду не подала.

— А ты свои пятна раздаешь другим. Весь город знает, что ты больна! Мимо тебя не проходит ни одно войско, что возвращается из Италии. Из тебя, как из дырявой бочки, сочится гниль.

Оскорбление было таким подлым и жестоким, что Жюмель, задохнувшись от унижения, смогла только пролепетать что-то невнятное. Мишель понимал, что надо сказать что-то в защиту возлюбленной, но его уже околдовали синие глаза Магдалены. Он ограничился тем, что примирительно пробормотал:

— Да ладно вам, девчонки, перестаньте. Люди на нас смотрят.

Но сказал он это, повернувшись к новой подружке.

На миг позабытая Жюмель расценила это как свое полное поражение. Она вдруг расплакалась, вырвала свою руку из руки Мишеля и убежала. Он попытался ее остановить, но девушку поглотила праздничная толпа. Побежать за ней он тоже не мог, потому что им уже завладела Магдалена. Ему ничего не оставалось, кроме как подчиниться людскому потоку.

— Не думай о ней, — весело сказала ему рыжеволосая. — Ты всегда сможешь пойти и утешить ее, если, конечно, тебе это надо. — И, как бы желая закрыть навсегда эту тему, она подняла носик к обросшему подбородку Мишеля. — Я знаю, что ты занимаешься астрологией. Несколько лет назад, когда я была еще маленькой, в одном альманахе я прочла пророчество о наводнении в феврале тысяча пятьсот двадцать четвертого года. Ваша наука не так уж точна. В этом месяце дождя почти не было.

— Ты умеешь читать?! — воскликнул пораженный Мишель. И тут же добавил в замешательстве: — Книги — не занятие для женщин низкого происхождения, а уж астрология тем более.

Магдалена по-детски вытянула губы.

— Знаю, что женщинам не пристало читать книги, но мне так нравится узнавать что-то новое. Ты бы мог научить меня куче интересных вещей. Все говорят, что ты ученый.

У Магдалены были такие глаза, что Жюмель вмиг исчезла из памяти.

— Поговорим об этом в другой раз, — сказал Мишель, улыбнувшись. — Мы уже возле церкви. Давай войдем.

Процессия и вправду подошла к церкви Сен-Фирмен, и преподаватели, студенты и горожане заполнили весь неф. Толпа была такой плотной, что Мишель и Магдалена застряли у чаши со святой водой. По счастью, возле алтаря водрузили помост, и все происходящее было хорошо видно из любого угла.

Епископ занял место в президиуме, за ним последовали ректор университета и деканы медицинского факультета, среди которых были Антуан Ромье и Жан Широн. Слегка оробевшего Рабле вытолкнули на помост, и он встал навытяжку перед преподавателями. Один из них, знаменитый невероятно скучными лекциями, сплошь состоявшими из чтения греческих и арабских текстов, произнес по-латыни торжественную речь, в которой никто не понял ни слова. Речь касалась общих рекомендаций самоотверженно трудиться и следовать настояниям церкви. Спустя короткое время в церковном нефе, и так гудящем множеством звуков, послышались возгласы нетерпения и громкие зевки. Профессор запнулся, забыл, что дальше, и смиренно сел обратно в кресло. Рабле, который теперь откровенно развлекался, склонился в преувеличенно торжественном поклоне.

Великий миг настал. Антуан Ромье поднялся, подошел к ученику и водрузил ему на голову черную квадратную шапочку с красным помпоном. Толпа притихла и застыла. Ромье поднял правую руку Рабле и надел ему на указательный палец золотое кольцо. Затем взял из рук прислужника копию «Афоризмов» Гиппократа и протянул ее новоиспеченному медикусу. Вручив книгу, он подвел Рабле к свободному креслу — как раз рядом с незадачливым профессором, произнесшим непонятную речь.

Но на этом процедура не закончилась. К стоящему со смиренно опущенной головой Рабле подошел епископ и благословил его. Потом он попал в объятия всех деканов факультета. Наконец Широн, став напротив ученика, громко крикнул:

— Vade et occide Cain! [18]

Это был сигнал ко всеобщему ликованию. Неистово зазвонили колокола, и весь сгрудившийся в нефе народ принялся кричать: «Vade et occide Cain!» так, что стены собора заходили ходуном.

Видя, что Мишель тоже орет вместе со всеми, Магдалена, приподнявшись на цыпочки, дотянулась до его уха и прокричала:

— А что это означает?

Мишель взглянул на нее в замешательстве:

— Не знаю, и преподаватели не знают. Никто не знает. Но таков обычай.

Не стоило заглядывать в эти сияющие синие глаза — он тут же потерял голову. Магдалена была до жути хороша, и красота ее казалась Мишелю одухотворенной, в отличие от роскошной, земной красоты Жюмель. Вот только проклятые веснушки пятнали щеки. И все-таки он радовался, глядя, как пухлые девичьи губы шевелятся, чтобы спросить его:

— А что будет дальше?

— Думаю, дальше будет банкет. И я наверняка приглашен.

— А мне можно пойти, как ты думаешь?

Ему бы надо было ответить «нет». На выпускные банкеты приглашали женщин, но это были либо жены преподавателей, достаточно пожилые, чтобы не вызвать скандала, от души хохоча над солеными студенческими шутками, либо одна-две молоденькие куртизанки, которых нанимали, чтобы завершение праздника обрело для выпускника более терпкий вкус.

Магдалена не принадлежала ни к одной из этих категорий, но Мишель сказал решительно:

— Конечно можно.

Таким способом он избывал обиду, накопившуюся за последние месяцы. Кто осмелится оспорить тот факт, что самая красивая девушка досталась-таки ему, а не новому медикусу? И если Рабле так скоропалительно получил свой диплом, то только благодаря тому, что некто Мишель де Нотрдам справился с чумой вместо него. По справедливости этот некто должен получить хоть пустяковую компенсацию…

Толпа начала растекаться, и Магдалена с Мишелем влились в общий поток. Их догнал Рондле, быстро бросив на ходу:

— Ужин состоится в Кастельно, как всегда, в той же таверне.

Мишель указал на подружку:

— Она тоже идет.

Рондле чуть помедлил и спросил: