Хроники Дебила. Свиток 1. Волшебный Меч - Егор Чекрыгин Страница 18

Когда вернулся, горка муки на шкуре возле Осакат увеличилась ненамного. А судя по уставшему и злобному лицу нашей прекрасной мельничихи (скорее уж мельницы, гы), все эти полтора часа, что я бегал, она отнюдь не филонила. Стремная, похоже, работенка зерна эти тереть. Неудивительно, что она на меня зыркает так злобно. Хм… Придумать им, что ли, потом мельницу? С ходу обогатюсь! А уж все девки точно мои будут! Только бы знать еще, как эти мельницы устроены…

Пока думал, смотался до телеги и, оторвав от нее последние доски, приволок нашей милой поварихе топливо. В ответ получил еще более злобный взгляд. Кажется, она была не очень согласна с разрушением ее персонального экипажа.

Ладно. Как там приговаривал этот жлоб Борька, которому я всегда завидовал? Любую девушку можно уболтать, главное, болтать исключительно о ней.

– Эй, Осакат, – окликнул я ее. – А тот, – кивнул я в сторону телеги. – Мертвый. Он какой твой родич?

У моих степняков все в племени были родичами. И для определения разных степеней родства существовала целая куча определений. Я их всех так и не запомнил. Да и как все упомнить? – уверен, что и для троюродной бабки внучатой племянницы сестры старшей жены брата отца было какое-то свое персональное обозначение. Хотя подозреваю, что в случае, если таковую троюродную бабку и надо было как-то назвать, степняки с ходу придумывали новое слово, а поскольку старое никто не помнил, все делали вид, что это оно самое и есть… Впрочем, это я так, бурчу с голодухи. Можно даже не сомневаться, это числительные или слово «печка» местным в лом выдумывать. А уж для своих коровушек и родни они не поленятся персональных названий насочинять… Я, кстати, как приблудыш, всех называл одним и тем же словом, означающим что-то вроде пятнадцатиюродного брата или сестру. А понять, что обращаются ко мне, тоже было несложно, ибо обычно вслед за обозначением моего родства следовал пинок или подзатыльник. Так что ошибиться было трудно. Впрочем, похоже Борькина метода работает. Я вот о чем не начну думать, все на свою персону свожу… как девица какая-то…

Осакат ответила, назвав слово, означающее что-то вроде двоюродного дяди, только с какими-то прибавлениями, сути которых я не понял. Расспросил поподробнее, тем более что, похоже, девица сия по поводу гибели сродственника особо горючих слез проливать не собиралась. Из очередных объяснений понял, что она жила в его доме, потому что…

Что-то там такое страшно мутное. То ли родителей у девицы не было. То ли у ее народа было принято отдавать детей в чужую семью на воспитание… Но получалось, что слово, обозначающее родство, переводилось как «двоюродный дядя, воспитатель и кормилец».

Ну и о чем еще говорить с этой особой? Со степнячкой ее возраста я бы еще нашел приличные темы для беседы, а с этой? Она вон и так все время злобно в мою сторону зыркает, может, про родню говорить у них там не принято, или ее переполняют болезненные воспоминания о безвременно почивших родителях? Хрен ее поймешь. Со степнячками-девицами, например, тема месячных считалась вполне достойной для беседы. Поскольку это у них вроде как порог взросления, после которого девчонку отделяли от общего беспризорного стада под пригляд старших женщин, которые делились с ней «страшными женскими секретами» и покрывали физиономию узорчатыми шрамами. Так тянулось до ближайшего осеннего Перемирия, во время которого девицу старались спешно выдать замуж в другое племя. А вот о самом замужестве говорить было жутко неприлично. Вот как раз потому, что выдавали в другое племя. А это вроде как хуже смерти. Потому как после замужества она переставала быть «люди» и становилась вражиной. И теперь при встрече всякому уважающему себя и заветы пращуров «люди» полагалось ее убить. Потому и старались отдать как можно дальше, чтобы не грохнуть невзначай любимую дочурку-сестренку, когда пойдешь к соседям, с дружеским визитом, снимать скальпы… Думаю, основная идея во всем этом была – избежать близкородственных браков. Ну а стимул для этого был избран весьма впечатляющий.

Вот и начни теперь с этой Осакат болтать. Ляпнешь что-нибудь сдуру, и все, враг до конца жизни. Э-э-э, поговорим о кулинарии? Начал расспрашивать, как она собирается лепешки печь, не нужно ли достать каких-либо дополнительных ингредиентов и прочая-прочая. Я бы, например, мог пойти и где-нибудь в степи яиц поискать… Зима уже на исходе, и кое-какие птахи вроде как откладывают яйца, я уже в это время года гнезда с яйцами находил. Прямо в траве или густом кустарнике. Не надо? Опять же дрожжи… Я руками попытался изобразить дрожжи. Я и сам ни хрена не знал, что такое дрожжи. Знал только, что их кладут в тесто или бросают в нужники, но честно попытался изобразить… В ответ она посмотрела на меня с таким омерзением, будто это меня самого дрожжи только что со дна нужника вынесли. Короче, девица на контакт не идет ни в какую.

А тут вдруг раз!!! И недовольная гримаска с рожицы долой, улыбочка, приветственный взгляд… будто какой-то дерзкий солнечный лучик прорвался сквозь уныло моросящую мглу и осветил мордашку. Ну, конечно, заявился двухметровый блондин-атлет с длиннющим копьем в руке (ку-ку, дедушка Фрейд) и тушей косули на плече. Мало того, что красавчик, так еще и добытчик-кормилец. Этому темы для контакта из себя мучительно выдавливать не нужно. То, что вчера он ее трахнуть собирался, а потом убить, уже давно забыто. Теперь его тупой и плешивой с одного бока роже тут все жутко рады… Натертая горстка муки небрежно ссыпана в какую-то плошку. А бронзовый ножик в маленьких ручках уже, этак напоказ, быстро разделывает добычу воина. И пока суровый воин оттирает руки мокрой травой, от туши уже отрезаны лакомые кусочки, порезаны, наткнуты на прутики и натыканы возле костра. А суровый воин, слова не говоря, будто так надо, садится и жрет еще полусырое мясо, весь из себя гордый и неприступный… А и хрен с тобой… гордый и неприступный. Я-то помню, какой ты был месяца два-три назад… с рук у меня жрал, под себя ходил, блевал по пять раз на дню и самоубиваться порывался… Тогда небось рожу-то не кривил… Я схватил очередной прутик и так яростно впился зубами в кусок мяса, что сдуру обжегся. Мать всех вашу тут!!!

– Где моя лепешка!!! – рявкнул я на Осакат. И, видно, рожа моя была достаточно впечатляющая, потому как она начала лопотать что-то про рано, надо еще… А в довершение плюнула на камень, на котором растирала муку, почему-то оказавшийся лежащим посреди красных углей костра. Пока слюна неторопливо стекала с камня, я догадался, что никакой это теперь не камень, а сковородка, и что пока она не разогреется до шкворчания на ней слюны, ни хрена мне лепешек не обломится… Ага… Буду жрать лепешки с заплеванного камня. Секретный ингредиент местной кухни! На всякий случай рявкнул на девчонку еще разок (пусть баба свое место знает) и взялся за мясо. В молчании сожрал еще четыре прутика. По-хорошему, умял не меньше килограмма-полтора. Рядом столь же молчаливо работал зубами Лга’нхи… Потом Осакат слюнно-плевательным методом проверила температурный режим своего кухонного агрегата… Подсела к костру так, чтобы между мной и ею оказался Лга’нхи, и довольно ловко стала наливать на камень жиденькое тесто, которое она, оказывается, уже успела замешать, пока мы с Лга’нхи старательно молчали, гордо не глядя друг на друга. Вскоре появилась первая лепешка. Осакат сначала перевернула ее палочками, которые держала в чисто китайской манере. Потом, когда лепешка окончательно зарумянилась с обеих сторон, сняла и теми же палочками протянула мне через костер тонкую, размером примерно с донышко стакана круглую пластинку. Я с гордым и много чего понимающим видом взял ее, покидал из ладони в ладонь, чтобы остыла, и откусил маленький кусочек… Лепешка по вкусу напоминала картон с привкусом вчерашней каши, что, в общем-то, неудивительно, и была абсолютно пресной и сухой. «Нарекаю тебя чипсами», – торжественно окрестил я первый кусок хлеба, что достался мне тут, и доел остаток. Затем снизошел до почтительно замершей Осакат, милостливо изъявив свое высочайшее одобрение качеству ее продукции.