Ржавые земли [= Боги-насекомые ] - Максим Хорсун Страница 18

– Ври, да не заговаривайся, остолбень! – не поверили ему. – А если мы тебя керосинчиком угостим? В стеклянной бутылочке да с огоньком на фитиле?

У этих убогих мира сего имеется керосин? Видит дьявол, он забрел на территорию, принадлежащую отнюдь не одичавшим выродкам! Но поздно уже лить слезы о том, что однажды пожалел стоящую на коленях бабу. Поздно просить помощи у бога или у черта. Его пули всегда сами отыскивали цель, и – да не дрогнет ныне рука!

Эх, бомбу бы сюда!

Если карта ляжет, он без зазрения совести устроит здесь такую кровавую баню, что «керосинчик» поможет крикунам, как мертвому клизма. У него кишка не тонка, не однажды выходил в одиночку против вооруженной оравы… и жив до сих пор.

На уступ взобрался долговязый мужик. Он был широк в плечах и лицом хмур, окладная борода топорщилась под крючком красного носа. Но шел с такой показной ленцой, что Хлыстову сразу захотелось пошевелить его пулей. Даже на сударыню-барыню широкоплечий смотрел со скукой, как будто целый гарем угождал ему день и ночь напролет и теперь, видите ли, даже думать тошно о плотских утехах.

– Я здесь за главного! – объявил он, сложив рупором большие кисти рук.

– Привет от Григория… кха… Андреевича! – отозвался Хлыстов, подмечая, как вытягивается физиономия этого человека. Душегуб уже узнал того, с кем свела судьба в недобрый час, но продолжал целить долговязому в грудь. – Разговор есть, капитан Матвеев!

– Здесь громкие имена не стоят и плевка в морду! – ответил тот, кого Хлыстов назвал капитаном Матвеевым. Мужик присел возле костра напротив баронессы. – Вот так встреча, земеля! Право, не ожидал. Тесен был мир тот, и, выходит, тесен этот!

Ева поглядела на мужика сквозь горячее марево. И что-то ей не понравилось, что-то ее напугало – кто знает, что могло ей, полуживой, привидеться. Рога, копыта да дым из ноздрей?

– Петруша, не отдавай меня ему! – вдруг заголосила она. – Петруша, я лучше с тобой пойду! Я сильная, я выдержу…

– Замолкни, потаскуха! – оборвал баронессу Хлыстов. – Капитан, товар перед тобой. Давай меняться да без дураков, земляки все ж таки!

– А чего за нее хочешь, пассажир без имени?

– Еды в дорогу и… – Хлыстов принюхался. Почувствовал: его окружают. Быстро же они спохватились! Чересчур быстро! Путей наверх у них, оказывается, несколько, а не одна обнаруженная им тропка. – И чтоб меня не тронули твои матросики! Я пришел для честного торга!

Капитан взлохматил косматую голову.

– Еды, говоришь, надо… а кому не надо? – Матвеев поглядел, прищурившись, на Еву. – Бабы – это дело доброе, земеля, да здорова ли она? Еду, сам понимаешь, за что ни попадя, жалко отдавать.

– Она здорова, – заверил Матвеева Хлыстов. – Только покормить надобно да пару деньков просыпу дать.

– Петруша! Не бросай! Не хочу я к ним!!

– А как помрет через день или два? С кого спрашивать буду? Может, внутри у нее трухой всё пошло… Ты чем ее кормил? Человечиной, небось?

– Нет, капитан. Человечины она сроду не ела.

– …и с котелком у барышни твоей, похоже, не совсем слава богу…

– Разве ее, моряк, для умных бесед рожали? Но она не дура – сам увидишь. Только подкорми и дай оклематься.

Моряк сжал бороду в кулаке и глубокомысленно хмыкнул.

– А куда путь держишь, земеля? – спросил он чуть погодя. – Может, останешься? Нам нужны те, кто с «мосинкой» в ладах.

– Нет, моряк. Решай скорее! Не трать слова попусту! – Ядреный запах таящихся за скалами людей постепенно вгонял Хлыстова в бешенство. Он то и дело озирался, но никого не видел ни на соседних уступах, ни над собой – на зазубренной кромке пропасти.

Фр-р-р-р! Фр-р-р-р! – запоздало услышал он. Камень, запущенный умелой рукой из пращи, летел почти так же быстро, как пуля. «Паучок» едва-едва успел дернуть за нужный нерв; Хлыстов отшатнулся, но все-таки его зацепило. Да по затылку, который не успел толком зажить! Не поднимаясь, Хлыстов выстрелил из револьвера в коричневое пятно, мелькнувшее на боковом уступе. Судя по послышавшемуся в ответ хрюку – попал. И почти сразу разрядил винтовку в капитана. Но долговязого уже и след простыл. Как сквозь землю провалился, проклятый!

Дружок Матвеева спрыгнул с края обрыва Хлыстову на спину. Впился руками в его винтовку и рванул вверх, вдавливая железо Хлыстову в горло – силенкой он обладал недетской. Когда же Хлыстову удалось выхватить из-за голенища нож, мужик перевернулся на спину, вынудив и его опрокинуться кверху брюхом. Тут еще Матвеев подоспел, а вместе с ним – двое бородатых подельников, что первыми поднялись на уступ. Без лишних раздумий они принялись колошматить Хлыстова ногами.

А потом их словно накрыло горячим туманом. Мужики отошли от Хлыстова, как будто он перестал для них существовать. Как будто напрочь позабыли, что происходило мгновение назад. Залепетали о чем-то своем, сторонним людям непонятном. И Хлыстов тоже был хорош: нет, чтоб подняться и взять ноги в руки. Лежал себе, разинув разбитый рот, придавленный к скале необъяснимой силой. Внутри него кипела и пузырилась волнительная маета… но не та, которую он ощущал перед каждым боем. Нет, совсем иная.

По тропинке поднимался, мерно ступая обутыми в разбитые сапоги ногами, угрюмый монах.