Леворукие книготорговцы Лондона - Гарт Никс Страница 18

– Ох уж эти детские писатели, – вздохнул Мерлин. – Опасная компания. Вечно доставляют нам неприятности.

– Как так? – удивилась Сьюзен.

– Ну, не нарочно, – смилостивился Мерлин, открывая дверь. – Но один ощупью подберет ключ к какому-нибудь древнему мифу, другой выпустит на свободу то, чему лучше оставаться в неволе, – и сразу давай писать об этом в книжках. Детские сказки – это ведь, знаешь ли, не сплошь выдумки. Идем.

Сьюзен оторвалась от книг и шагнула за Мерлином в тесный кабинетик, где из-за двух бюро с откидными крышками, старого каталожного шкафа на шесть ящиков и стойки для оружия с шестью винтовками «Ли-Энфилд.303» было негде повернуться. Винтовочные штыки, «Паттерн Суорд» 1907 года выпуска, лежали на специальной полке. Под ней помещался потертый зеленый ящик для амуниции с желтой трафаретной надписью на боку: «Патроны 303. ПУЛИ 303».

В задней стене кабинета была дверь, через которую Мерлин вывел Сьюзен в узкий, обшитый панелями коридор с двумя дверями по левую руку и просторной лестницей по правую. Одну дверь украшало изображение дамской шляпки, другую – мужского цилиндра.

– Какую уборную предпочитаешь? – спросил Мерлин. – Полотенца есть в обеих, одежда тоже. Можешь переодеться, если захочешь. Правда, из одежды одни спецовки, и те огромные, как аэростаты. Похоже, мы скупили все, что не сносил за войну Черчилль ^[4]. Зато они сухие.

– А ты будешь переодеваться? – с подозрением спросила Сьюзен.

Образ Мерлина, облаченного в спецовку размером для Черчилля, как-то не укладывался у нее в голове.

– Потом, – ответил Мерлин. – Но тебе рекомендую, а то ты и правда очень грязная…

Сьюзен внимательно оглядела себя, убедилась, что это действительно так, и шагнула к двери со шляпкой. Она рассчитывала, что там будет почище – в пабе она, среди прочего, мыла уборные и хорошо представляла себе разницу между ними.

Когда десять минут спустя она вышла, Мерлин уже ждал ее в коридоре. Он ухитрился отчистить свое голубое платье, а мокрые волосы завернул в тюрбан из полотенца – и почему-то выглядел совсем не глупо, а так, будто это был последний писк моды, которую Мерлин сам же и придумал.

Но Сьюзен не стала завидовать элегантности Мерлина. Вопреки его заверениям, ей удалось отыскать в уборной спецовку своего размера, к тому же с поясом, который в магазинах подержанной одежды обычно отсутствовал напрочь. Спецовка сидела как влитая, а многочисленные удобнейшие карманы с лихвой компенсировали неприятное покалывание грубой хлопчатобумажной материи. Свою одежду она завязала в узел и теперь чувствовала себя киношным бродягой, странствующим в поисках работы, – в фильмах тридцатых годов те всегда выглядели чистенькими, умытыми, а потому совершенно неправдоподобными.

– Как ты нашла костюм по размеру? – удивился Мерлин. – Я сто раз искал, причем в обеих уборных! Бесполезно, одни переростки! Есть еще такие?

– Нет, – ответила Сьюзен.

– Ну вот, как всегда, – огорчился Мерлин.

– А что там за обувь? – спросила Сьюзен.

В просторной уборной, которая походила скорее на школьную раздевалку, чем на туалетную комнату, девушка обнаружила не только полки с аккуратно свернутыми синими спецовками, но и другие, с рядами черных ботинок, отполированных до зеркального блеска. Все были большими, неуклюжими и, вне всякого сомнения, неудобными.

– Церемониальная обувь, – сказал Мерлин и передернул плечами. – Которую нам иногда приходится надевать. Ладно, пошли. Дядюшка Торстон и тетушка Меррихью заждались.

Сьюзен сделала два шага и остановилась. Центральная лестница оказалась старше остального дома – средневековая, а не георгианская, с черными дубовыми перилами и ступенями из грубых досок. Подняв голову, девушка увидела, что лестничный колодец уходит вверх на шесть этажей – ровно на один больше, чем она насчитала снаружи. Еще три или четыре пролета вели вниз, где ступеньки терялись в непроглядной тьме: электричества и даже антикварных масляных ламп, как наверху, там не было.

– Да, там что-то вроде пентхауса, с улицы не видно, – беззаботно бросил Мерлин. – Вниз лестница уходит еще на несколько этажей. Этот дом построили вокруг другого, куда более старого, а тот возвели поверх совсем древнего. Пошли.

– Подожди, мне надо подумать, – упрямо сказала Сьюзен и уселась прямо на ступеньку. – Вообще-то, после всего, что со мной случилось, я имею полное право биться в истерике, рыдать и молить, чтобы меня избавили от этого кошмара.

– Вот как? – спросил Мерлин и начал подниматься по лестнице. – И что же, с тобой все в порядке?

Сьюзен подумала и кивнула.

– Да, – сказала она. – Наверное, это просто отсроченный шок. Скоро начну молоть всякую чушь. – Подумав немного, она добавила: – Вообще все это даже не показалось мне… таким уж неожиданным.

– Что именно? Хоровод гоблинов, которые заманили тебя на мифическую Майскую ярмарку?

– Ну да… – подтвердила Сьюзен и нахмурилась. – Может, я просто слишком мало знаю и потому не боюсь.

– Может быть, – согласился Мерлин, хотел что-то добавить, но передумал и быстро побежал по лестнице. – Нам наверх! Быстрее!

Сьюзен встала и последовала за ним, но на первой же площадке застыла как изваяние. Слева и справа от лестницы были две двери: стрельчатые, высокие, каждая не меньше восьми футов в высоту, расписанные сценами из пьес Шекспира. На левой двери три ведьмы и Макбет окружили огромный железный котел поразительных пропорций: верхний край находился на одном уровне с головами женщин. На правой двери рука об руку стояли Миранда и Просперо из «Бури», а за их спинами, в глубине темной пещеры на берегу моря, маячил Калибан. Росписи так поразили Сьюзен, потому что они были уменьшенными копиями картин Мэри Хоар, художницы восемнадцатого века, почти забытой. Сьюзен знала о ней от миссис Лоренс, своей учительницы живописи, которая обожала Хоар.

– Это же Мэри Хоар! – воскликнула она и шагнула ближе, чтобы рассмотреть росписи. – Только эти большие… и написаны маслом. Кто-нибудь знает, что они у вас?

– Надеюсь, что нет, – сказал Мерлин. – Мэри Хоар была одной из наших, праворукой. Художники или скульпторы чаще выходят именно из них, а мы, леворукие, обычно пишем стихи или музыку. Насколько я понимаю, эту Миранду художница писала с себя. Да и котел… гм… тоже… хотя не важно.

Но Сьюзен не обратила внимания на то, что Мерлин заговорил о котле, и потому не заметила, когда он передумал. Она стояла, почти уткнувшись носом в одну из дверей, и внимательно разглядывала роспись.

– Если это оригиналы, – заговорила она, – то они, должно быть, написаны около тысяча восьмисотого года?

– Тысяча семьсот девяносто шестой, – отозвался Мерлин. – Послушай, нам правда пора…