Огонь ведьмы - Джеймс Клеменс Страница 18

Шутка вызвала дружный хохот. Оскорбленный гуляка — лысеющий тип, но с густыми, завитыми и напомаженными усами — стукнул по доске сцены.

— Это ты, Стивен? По крайней мере, я настоящий мужчина, и усы у меня имеются!

Для жонглера это был нехороший знак. Впрочем, он сомневался, что перепалка перерастет в драку. Однако его задача — сделать так, чтобы все смотрели на него, а не друг на друга, от этого зависел заработок. В дни сбора урожая даже однорукий жонглер вызывал лишь мимолетный интерес.

Лучший способ заинтересовать толпу — это потерпеть фиаско. Он позволил ножу упасть, притворившись, что ошибся. Острие с глухим стуком вошло в половицу. Это привлекло внимание зрителей. Послышались издевательские смешки. И вдруг ножи, которые падали, казалось, по собственной воле, начали втыкаться острием в рукоять стоявших под ними — тук-тук-тук, — в результате получилась башня из ножей! Она покачивалась перед глазами потрясенных гостей постоялого двора. Редкие аплодисменты превратились в оглушительную овацию, и в чашу со звоном упало еще несколько медяков.

Деньги, которых могло хватить только на эль, жонглер заработал тяжелым трудом. Но чтобы досыта поесть, он должен показать им что-нибудь еще более зрелищное. На ночлег редко когда хватало, но он уже привык спать подле своей лошади.

Артист подошел к выходу на сцену, открыл сумку и достал реквизит для следующего номера — набор промасленных факелов. Взял три штуки в руку и зажег от горелки. Они тут же вспыхнули пламенем разных цветов: один — темно-зеленым, другой — сапфирово-голубым, а третий — красным. Он научился этому трюку, когда жил в Южных Землях, факелы обрабатывались особыми порошками.

За спиной раздалось несколько хлопков.

Жонглер повернулся лицом к зрителям, поднял факелы и бросил их высоко вверх, почти до самой крыши постоялого двора, и они огненными стрелами описали в воздухе три дуги, проливая дождь разноцветных искр, артист поймал их у самого пола и снова подбросил.

Это вызвало новую бурю аплодисментов, но в чашку упало всего несколько монеток. Тогда он запустил факелы еще выше, при этом мускулы напрягались, а кожа блестела от пота. Слева от сцены вскрикнули несколько женщин, и краем глаза он заметил, что они смотрят не на факелы, а на его тело.

Он уже давно смекнул, что в роли странствующего актера можно заработать не только на сцене, и не гнушался демонстрировать то, чем одарила его природа. Работая с факелами, он напрягал и расправлял плечи, показывая всем широкую грудь и великолепную мускулатуру. Темноволосый, сероглазый, с простым лицом жителя равнин, он отрабатывал комнату и постель, не только жонглируя ножами и факелами.

В чашку снова полетели медяки.

Пока все три факела, крутясь, зависли в высшей точке, он грациозно поклонился. Факелы полетели вниз, и полногрудая красотка, которая шумно восхищалась его мастерством, в ужасе поднесла руку ко рту. Но, не дожидаясь, когда горящие булавы упадут на его наклоненную спину, артист совершил сальто с места и поймал их, все три, в прыжке. Утвердившись на ногах, опустил факелы по очереди в стоящее на сцене ведро с водой. Они с шипением погасли. Выступление закончилось, зрители от восторга вскочили на ноги, бурно аплодируя и стуча кружками по столам.

В чашку посыпался настоящий град медяков, жонглер кланялся, пока публика не успокоилась, а поток монет не иссяк. Помахав на прощание рукой, он собрал ножи, взял чашку и спрыгнул со сцены. Толпа восторженно гудела, а некоторые посетители даже похлопывали его по спине, когда он проходил мимо. Разгоряченный после представления, он надел кожаную куртку прямо на голое тело, без шерстяной рубашки, которую обычно носил.

Бросив взгляд в чашку, он понял, что сможет позволить себе сегодня вполне приличный обед, а если повезет, то еще останется на ночлег. Если же нет — несколько дамочек с интересом поглядывали на его обнаженную грудь. Всегда есть самые разные возможности.

Хозяин постоялого двора, покачивая огромным животом, двинулся вдоль стойки к артисту. Его круглое лицо раскраснелось от жары и стало похоже на перезрелую тыкву. Толстяк был в блузе, залитой вином, — обычное облачение хозяина заведения подобного рода. Он отбросил со лба четыре волоса, украшавших голову, положил руку на изрезанную деревянную стойку и повернул громадный лоснящийся нос в сторону жонглера.

— Где моя доля? — просипел хозяин.

Жонглер отсчитал процент за аренду сцены. Толстяк внимательно наблюдал за монетками, падавшими ему в ладонь. Казалось, он вот-вот начнет облизывать губы, так явно читалась жадность в его глазах.

— И это все? — спросил он, зажав монеты в кулаке. — В чашку бросали много денег. Ты меня обманываешь!

— Я расплатился с вами честно, — сказал жонглер и посмотрел толстяку в глаза.

Тот с ворчанием отступил, оттолкнув с дороги официантку, и занял свое место у дальнего конца стойки. Другая официантка, симпатичная блондинка с толстыми косами, поставила перед артистом кружку эля, пока хозяин смотрел в другую сторону.

— Выпей, — опустив ресницы, прошептала она и мимолетно улыбнулась. — Это на время охладит твой пыл.

И перешла к другому посетителю, одарив жонглера искрометным взглядом.

Да, сегодня его конь, вне всякого сомнения, будет спать в одиночестве.

Он взял кружку холодного эля, повернулся, облокотившись спиной о стойку, и стал наблюдать за следующим исполнителем. Собравшаяся толпа была прижимистой, и он пожалел мальчишку, который стоял на сцене.

Хотя нет, это не мальчишка, сообразил он, когда артист выпрямился, поставив чашку на край сцены. Это была маленькая женщина, облаченная в простую белую тунику и серые штаны, скрывавшие фигуру. Сначала он подумал, что на сцене еще совсем юная девушка, но, когда она села на табурет перед зрителями, понял, что опять ошибся. Ее молодое лицо с нежной молочной кожей и розовыми губами резко контрастировало с печальными фиалковыми глазами, в которых читались знание и опыт, кои обретаются годами в тяжелых испытаниях.

Толпа, разумеется, не обратила на артистку никакого внимания, пока она доставала лютню из тряпичного футляра. За столиками поднялся шум: гости делали новые заказы, звенели кружки, звучал смех. Дым трубок и факелов наполнил зал. Казалось, она попала в самый центр бушующего урагана.

Жонглер вздохнул: зрелище предстоит неприятное. Он не раз видел, как других артистов изгоняют со сцены, забрасывая их грязными салфетками и кусками хлеба.

Женщина пристроила лютню у живота, склонившись над инструментом, словно мать над ребенком. Покрытая толстым слоем лака, лютня казалась влажной, свет факелов разливался по ее поверхности мерцающими лужицами. Очень дорогой инструмент, с таким путешествовать по полям и лесам опасно…

Публика по-прежнему игнорировала сцену. За одним из столиков громко спорили о том, чей сидр победит на местной ярмарке в следующем месяце. В ход пошли кулаки, одному из спорщиков расквасили нос, прежде чем их растащили в разные стороны, — и все из-за сидра. «Ерунда, — подумал жонглер, — я видел много драк, которые заканчивались гораздо серьезнее, чем разбитая губа или нос».