Наследница кровавой памяти - Ольга Вешнева Страница 18

 Марья согласно кивнула.

— Нехорошо мне, — у нее пересохло в горле и закружилась голова.

Кузьма вывел ее в лес, осмотрел и обнюхал ее лицо.

— На кой тебе хворая женка? — зло проворчала вышедшая из кустов Анфиса.

— Воду пьешь? — не заметив этих слов, Кузьма погладил Марью по щеке.

— Токмо кровь, — ответила она.

— Эх, псина царская… Чему он тебя учил?

— Ничему.

— Пойдем к ручью.

На тропинке к роднику, проходившей между двумя деревьями, стояла Анфиса.

Марья пристально посмотрела в ее темные злые глаза, понимая, что нельзя уступать дорогу. Ей было немного стыдно перед этой вампиршей, она не собиралась уводить чужого мужа. Но если так вышло, ей нужно удержать при себе Кузьму до тех пор, пока она не научится выживать в лесу самостоятельно и не будет готова уйти из стаи.

Хоть раз взглянув на Анфису, легко было угадать ее прежний человеческий облик. Некогда она была дородной, крепко сбитой девушкой с румяным лицом, похожим на спелый каравай. Худоба не красила ее. Короткое туловище без выраженных изгибов талии по бокам казалось плоским, крошечные груди едва не выпадали из глубокого выреза донского платья, свободно висевшего на размашистых плечах и чуть оттопыривавшегося на широких бедрах, усохших до тазовых костей.

Издали Анфису легко было принять за нищую заморенную старушку, и только внимательно присмотревшись, можно было додуматься, что по человеческому возрасту она моложе отвергнувшего ее супруга лет на двадцать. Над ее курносым носом и в уголках маленьких узких губ прочно обосновались морщинки, разрезавшие как нож масло гладкую вампирскую кожу. Впалые темные глаза не раскрывались во всю ширь, придавая усталый вид безжизненно бледному лицу.

Ослабленное, подавленное чужой беспрекословной волей, пламя казачьей гордости Анфисы еще коптило, извергая мелкие искорки в ее почти погасших глазах.

"Не рождена она для упыриного житья", — предположила Марья. — "Ей бы растить детей, вязать стога на поле, ходить за скотиной да следить за муженьком, чтоб не загулял. А ежели изменит — тумаков ему отвесить. Не с кровожадным самодержцем, а с хозяином донского хутора ей надо было долюшку делить. Тот пришел бы в хату под хмельком, и хоть таскай его за воротник, хоть дай по лбу деревянной ложкой".

Марья еще не знала всех обычаев стаи, но уже понимала, что спорить с Кузьмой опасно, а замахнуться на него — проститься с жизнью. Под вечно недовольным взглядом одинаково замирали от страха мужики и бабы. Вожак был мощнее, выше, и, казалось, злее своих приближенных. Да и силой обладал намного большей. Один из всей стаи он ел, сколько пожелает, и на охоте не уставал, за добычей не бегал. Его одежда не была замарана в лесной грязи.

— Жаль, ручей неглубок. Не утопишь в нем приблудную сучку, — Анфиса не смогла умолчать.

Вожак зарычал на нее, и она убежала к норе.

— Рядом со мной держись, Семеновна. Не ходи одна, — посоветовал Кузьма, усевшись возле новой жены на берегу ручья.

Марья выплеснула на лицо полные ладони прохладной воды. Ей хотелось очиститься от скверны, разорвать оковы кошмарного сновидения и проснуться в объятиях Тимофея, согретой ласковым утренним солнцем и его теплом, почувствовать щекотание бороды на своем лице…

Вампирша открыла глаза, поморгала, но снова увидела призрачный унылый сумрак. Провела языком по зубам и почувствовала клыки. Они не уходили, просили кровавой добавки. Обмануть их водой не удалось. Попив из родника, Марья с новой силой почувствовала голод. Инстинктивно она ткнулась носом в губы Кузьмы и заскулила.

Сытый вожак равнодушно отвернулся.

— Не приставай, — предупредил он, снова увидев ее просительный взгляд. — Ты хороша, Семеновна. Но и ради тебя наизнанку не вывернусь. Угомонись. Идем почивать.

Опустив голову, Марья сжалась всем телом и стиснула зубы…

Меня тронул за руку Вася:

— Просыпайся. Пора на лекцию. Я улыбнулась.