Путешественница во времени. Воспоминания о будущем - Анастасия Сычёва Страница 18

Я хотела было возмутиться, что кто-то столь бесцеремонно влезет в поместье, которое вообще-то было моим приданым, но потом вспомнила, что я не мисс Барнс, и, соответственно, это приданое не совсем моё. Мисс Грэм, с лёгкостью догадавшись по моему лицу о моих мыслях, хмыкнула.

– Что это может быть за вещь?

– Не имею представления, – ответила та, и я почему-то сразу поняла, что она не врёт. – От Искателей можно ожидать всего. Это может быть сущая безделица, а может быть нечто гораздо более ценное, чем можно себе представить. Общество существует столько столетий, что наверняка скрывает немало тайн…

Я задумалась. В родном двадцать первом веке никаких вещей, связанных с магией, Искатели не хранили. По крайней мере, я никогда не слыхала ни о чём подобном, хотя моим непосредственным начальником был сам глава Искателей. Всю нашу ценность составляли лишь архивы. Но ведь здесь существует то Общество Искателей, которым оно было до своего уничтожения в конце девятнадцатого века… Пожалуй, это Общество могло бы хранить разные секреты. И ведь… Вспомнилось письмо сэра Реджинальда, адресованное дочери. Там он говорил о какой-то угрозе. Возможно, всё это как-то взаимосвязано?

Я подумала ещё пару секунд и спросила:

– Какова вероятность, что об этой вещи знают не только Путешественники и Искатели, но и ковен магов? И что граф Блэквуд сделал предложение мисс Барнс ради этой вещи?

– Чтобы заполучить эту вещь себе? И действовал с одобрения своего ковена, учитывая, с каким радушием отнеслись к тебе прочие маги? – продолжила за меня Путешественница. Ответ я прочла на её лице, но она всё же договорила. – Думаю, что эта вероятность весьма велика.

Повисла тишина. Анабелл же, удовлетворившись моим молчанием, поднялась на ноги.

– Тогда за дело. Не будем тянуть.

* * *

С этого дня жизнь моя превратилась в личный ад. Анабелл прекрасно понимала, что за оставшиеся до истечения срока траура и свадьбы недели не сделает из меня образцовую леди, но твёрдо вознамерилась приложить к этому все силы. Всё свободное время она теперь обучала меня этикету, танцам, давала начальные уроки игры на фортепьяно, а в перерывах между этими занятиями рассказывала о родственниках и знакомых Барнсов. Надо отдать Путешественнице должное – у неё оказалось поистине ангельское терпение и железные нервы, потому что мои успехи оставляли желать лучшего. Память у меня всегда была хорошая, так что имена и фамилии друзей и знакомых семьи, а также их социальное положение и черты характера я запоминала легко, как и теоретическое изложение правильных манер, но применять их на практике я постоянно забывала. С танцами ситуация тоже была плачевная, потому что мне не хватало грации и изящества, да и танцевать в пятнадцати слоях одежды оказалось невероятно тяжело. А уж запомнить все повороты, развороты, поклоны и приседания за столь ограниченное время было вовсе невозможно! С игрой на музыкальных инструментах ситуация была ещё хуже. Вдобавок ко всему, внезапно начались какие-то предсвадебные хлопоты, в которых я ничего не понимала и почти не участвовала, без сожалений взвалив их на Анабелл. Как выяснилось, часть приготовлений уже была выполнена, но их прервало падение мисс Барнс с лошади, а теперь их следовало закончить, ведь до свадьбы оставались считанные недели. За следующие четырнадцать дней я, кажется, заметно похудела и подурнела, потому что времени на отдых у меня попросту не оставалось. Дневник сэра Реджинальда так и лежал в ящике стола, потому что у меня не оставалось никаких сил на перевод с древнеирландского.

Анабелл же, наоборот, выглядела вполне довольной жизнью. Через два дня после нашего разговора она, помахав в воздухе распечатанным конвертом, бодро сообщила мне, что глава Путешественников одобрил её действия, а сами Путешественники берут меня под свою опеку как одну из них. Последнее заявление меня откровенно удивило, но спорить я не стала. Опека, кажется, носила чисто символический характер, потому что Путешественники, по большому счёту, меня просто использовали, причём в открытую.

Спустя неделю мучений, Анабелл убедилась, что я полнейшая бездарность в музыке, и решила сосредоточиться на одной музыкальной теории. Я не понимала, зачем она с такой настойчивостью вбивает мне в голову, как надо правильно читать нотную грамоту и заставляет меня часами правильно писать ноты, но затем мы начали петь дуэтом, под её аккомпанемент. В этот самый момент внезапно обнаружилась некая особенность, поразившая меня до глубины души – у настоящей мисс Барнс, оказывается, был очень чистый, красивый и хорошо поставленный голос. Сумев вытянуть высокую ноту в какой-то песенке, которую мы тогда разучивали, и которую даже Анабелл не смогла спеть, я на какое-то время ушла в глубокую прострацию, потому что в предыдущей жизни вокальные данные у меня отсутствовали полностью и петь я никогда не умела. Сделанное открытие было самым приятным за всё время моего пребывания здесь, и от мисс Грэм не укрылось моё изумление, смешанное с какой-то детской радостью из-за исполнения старой мечты.

– До смерти сэра Реджинальда Бетси регулярно брала уроки пения, – подтвердила мою догадку Анабелл, позабавленная ошарашенным выражением моего лица. – Красивый голос у неё был всегда, и отец всячески способствовал развитию её таланта, не жалея на это средств.

– Почему она не продолжила уроки после смерти баронета?

– Финансовое положение Барнсов уже тогда было весьма плачевным, – со вздохом отозвалась Путешественница. – А после смерти сэра Реджинальда его наследник начал проматывать то немногое, что осталось. Чтобы хоть как-то урезать расходы, мы тогда отказались от всех учителей и дополнительных уроков, которые брала мисс Барнс.

– Удивляюсь, почему та девушка, Эмили, на приёме предложила мне только сыграть в четыре руки, а не спеть… – всё ещё не придя в себя окончательно, пробормотала я.

Анабелл посмотрела на меня с лёгким сочувствием.

– Полагаю, что ей просто не было известно о твоём таланте.

– Что ты имеешь в виду?

– Мисс Барнс была по природе очень застенчива. Дома сэр Реджинальд, я, и даже прислуга наслаждались её пением. Но она совершенно не могла выступать на приёмах и вечерах. Только при самых близких. В окружении чужих людей её начинала колотить сильная дрожь, и она не могла ни петь, ни играть.

– Боязнь сцены? – удивилась я. – Нервное расстройство?

Анабелл вопросительно нахмурилась:

– Прошу прощения?

Я отрицательно покачала головой, сообразив, что использовала современные понятия, которых в этом времени ещё не было. М-да… А у нас с мисс Барнс и впрямь много общего. Я тоже никогда не любила выступать перед большим количеством народа, хотя до нервных припадков дело не доходило. Ну, не зря же считается, что Путешественники во времени – родственные души…

– Давайте споём что-нибудь ещё! – горячо попросила я. – Хочу ещё!

Анабелл рассмеялась, но не стала возражать и перевернула страницу в нотной тетради.

При более близком знакомстве эта женщина неожиданно начала вызывать у меня симпатию. Я очень быстро убедилась, что личина строгой, суровой компаньонки была лишь маской для окружающих, под которой скрывался гибкий, проницательный ум. Анабелл очень трезво смотрела на окружающий мир, принимая его таким, какой он есть. Я уже поняла, что меня она атаковала, заподозрив во мне шпионку, но едва убедившись, что меня никто никуда не засылал, она стала относиться ко мне как к союзнику – в некотором роде вынужденному, но вполне надёжному. Надёжному не потому, что она так быстро уверилась в моей лояльности, а потому, что мне попросту было некуда деваться. Со мной она была вполне откровенна и не скрывала, что я нужна ей, в первую очередь, просто как средство достижения цели, но относилась ко мне, кажется, вполне дружелюбно. Именно это мне в ней больше всего и нравилось – она всегда была очень честна и высказывала своё мнение открыто, не заботясь о чувствах собеседника. Поскольку нас связывала общая тайна, о которой не должен был знать никто из окружающих, мы чувствовали себя заговорщиками. Ведь, как известно, общие секреты могут сближать ничуть не хуже общих интересов.