Абсолютная альтернатива - Илья Те Страница 18

Именно в этом — сочетании сильной воли и отсутствии внешнего пафоса — скрывалась главная трагедия Николая, которая в конце концов решила его судьбу. За тем, что многим казалось безволием, безынициативностью, скрывалась просто сильная выдержка. При известиях об ужасающих событиях своего царствования — смерти родственников от рук террористов, людских потерях в Великой Войне, даже покушениях на собственную жизнь — Николай почти не проявлял эмоций. Все это списывали на «вялость» натуры, на деле же за внешним спокойствием скрывался железный самоконтроль.

Действительно, излишняя эмоциональность есть удел слабых людей, не так ли?

Кричать и гневаться, топать ногами и рубить головы легко, если ты при абсолютном отсутствии смелости являешься абсолютным же самодержцем. Николай мог убивать людей миллионами, как это делал чуть позже Иосиф Сталин в той же стране, чем и навел порядок, задавил Смуту. Однако царь даже не повышал голоса на подчиненных!

«Чем выше человек, тем скорее он должен помогать всем и никогда в обращении не напоминать своего положения», — это его слова.

Дело заключалось не в «неопытности» или «слабости» Николая, а в том особом, чрезвычайном историческом моменте, при котором моему несчастному реципиенту довелось царствовать. «Слабоволие», «внушаемость», «тупое упрямство» и прочие упреки, которыми бросались в него более поздние, в основном постреволюционные историки, возможно и имели под собой почву, однако ни в коей степени не могли стать теми критическими факторами, что неминуемо привели к падению монархии. Уже помянутые Александр Третий и Николай Первый были подготовлены в смысле образования не в пример хуже Николая Кровавого, однако справились и правили достаточно долго и благополучно.

Еще одной чертой, поразившей меня до самых глубин души, была религиозная вера русского Самодержца. Православие не являлось каким-то эффектным жестом царя, какой-то пропагандистской кампанией или «политической необходимостью», как можно было подумать про правителя «православной» страны. Религия составляла глубинную основу мировоззрения этого человека, самую суть его личности, фундамент индивидуального психотипа, если хотите.

Вера в Бога, идеи ответственности и долга являлись своего рода «самостью» Николая, что, в общем, легко объяснялось, учитывая суровое детство, военное воспитание, семейное почитание недалекого Государя-отца, а также многочисленные убийства родственников, которые окружали будущего «кровавого царя» с ранней юности. Когда мальчику стукнуло всего тринадцать лет, в парадный вход Зимнего внесли его деда — взорванного террористами царя Александра, с ошметками мяса вместо ног и торчащими из кровавой каши изломанными бедренными костями, — тут поневоле станешь религиозным!

Возможно, поэтому Николай относился к несению обязанностей монарха прежде всего как к тяжелой работе, к труду и, более того, как к своему священному, страшному, неподъемному, порой откровенно пугающему, но неизбывному долгу. Несчастный человек этот до дня своей смерти истово верил, что для стомиллионного русского этноса царская власть является благом, священной манной, а революционеры — только тонкий налет, кровавая пена на теле величайшего из народов…

С другой стороны, назвать Николая глупцом или неучем, запутавшимся в собственных заблуждениях, не поворачивался язык. «Глупец на престоле» в совершенстве владел четырьмя языками: родным русским, французским, английским и немецким. С иностранными послами в России, а также с многочисленными родственниками во всех дворах Европы он общался без переводчика — свободно. Кроме того, Николай окончил полный курс по программе Юридического и Экономического факультетов Петербургского университета, то есть имел минимум два высших образования по важнейшим для правителя специальностям. Начальный же курс образования будущего царя занимал двенадцать лет (это при распространенных тогда в России школах-трехлетках) и включал отнюдь не зубрежку молитв, традиционных для дворян иностранных языков, танцев и песнопений. В «детский» курс будущего Императора входили расширенные (по сравнению с принятыми на тот момент «гимназическими») программы по минералогии, химии, физике, ботанике, зоологии и даже анатомии. Добавьте к этому обширнейшую военную практику — два полных сезонных сбора в рядах лейб-гвардии Преображенского полка, двух сезонов в рядах лейб-гвардии Гусарского полка и один сбор в рядах артиллерии. По меркам будущей постреволюционной России это был полный двухлетний курс службы обычного призывника.

Как бы там ни было, роясь в слоях его памяти, я убедился, что Николай являлся глубоко эрудированным человеком, не только начитанным, но и обладающим страстью к перу. Личный дневник Николая, который я нашел в прикроватной тумбе, поразил меня, пожалуй, даже больше того, что я отыскал в его голове. Воспоминания человека порой сумбурны и теряют яркость с течением времени. Слова же, переданные бумаге, не меняются никогда.

Забросив все, я с головой погрузился в чтение. Записи, сделанные на желтых страницах рукой моего реципиента, отчасти можно было винить в позерстве, ибо писал наследник и император весьма цветисто, витиевато. Разумеется, Николай не мог не знать, что после смерти его тетради станут достоянием истории. Однако, написанные рукой ребенка, а затем взрослого в минуты ужаснейших потрясений, таких как смерть деда, отца и дяди, или величайших радостей, таких как рождение любимых детей, записки отражали особенности характера этого удивительного человека.

Впрочем, одна из записей поразила меня более всего, поскольку имела непосредственное отношение к моему собственному незавидному положению.

На последней странице дневника, заполненной как раз перед моим «вторжением», имелась следующая запись.

«Сегодня был в лесу. Как тихо. Все забываешь, все эти дрязги, людскую суету. Здесь ближе к Богу и ближе к природе. Долго сидел, болтал ногой в ручье».

И ниже дата:

«Двадцать первое февраля».

Прочитав строки, я внутренне замер. Очарование, охватившее меня при знакомстве с царем Николаем по страницам его дневника, вдруг исчезло, снесенное ледяным ветром. Судя по предшествующим «запискам», в последние дни существования своей великой Империи, несчастный мой Император выезжал на автомобиле за город — на длительные многочасовые прогулки, полные безделья и философских раздумий. Пока в окопах умирали солдаты, их вождь и предводитель болтал сапогом в ручье!

Эта запись и дата, более чем что-то другое, давали характеристику моему реципиенту, перечеркивая все, что я узнал о Николае чуть ранее. Прекрасный человек, могучий, образованный, умный и волевой, он упустил ничтожный момент, являвшийся главным в жизни его Семьи и Державы. В минуту, когда царапались эти милые уютные строчки, судьба ломала хребет его Родине и любимой семье. Стране и армии в эти мгновения оставалось жить всего несколько дней. Неудивительно, что при подобном отношении Государя она их не пережила. Бездеятельность царя Николая невозможно было объяснить ничем — ни его внутренней сдержанностью, ни усталостью от постоянной борьбы. Человек может быть сколько угодно прекрасен, сколько угодно устал, сколько угодно сдержан. Однако факт остается фактом — страну Николай упустил, позволил свалиться в бездну. Именно — в эти дни.