Карл, герцог - Александр Зорич Страница 17
Карл, герцог - Александр Зорич читать онлайн бесплатно
Франсуаза не понимает почему, ведь они оба такие молодые? Слава Богу, итальяшки тоже понимают, что это непорядок, значит есть надежда. «Короче, подожди!» – подъелдыкивает Бартоломео. Франсуаза, которая поняла это так, что перед ней извиняются, сказала «Ничего!», но Никколо понял это «ничего» как нечто, обращенное персонально к нему – как упрек, как неоплаченный счет.
«Погодите, сейчас я вас развлеку, чтобы вы так не томились, а тем временем мы придем в соответствующее настроение», – пообещал обходительный Никколо. Он был секретарем посольства, начинающим негоциантом и любителем всяких пушечек, метательных машинок, механических механизмов, словом, смекалистым ребенком, который хорошо помнит мертвительную силу скуки. Сказал – и был таков. Лютеция видела как он скрылся за занавесями в глубине бани и сосредоточенно там копался. «А мы пока выпьем», – предложил наскоро накидавшийся Бартоломео. Франсуаза не стала отказываться.
Бартоломео рассказал ей анекдот о глисте-солитере, который выглянул изо рта завтракающего хозяина, чтобы выразить своё недовольство. Хозяин, а может, правильнее, партнер этого солитера, только что выпил кофе, но почему-то отказался от ежеутренней сдобы. Вот глист и спрашивает «А булочка где?».
Потом Бартоломео сообщил, что его фамилия Каза. В ходе всего рассказа Франсуаза преданно улыбалась, но то была улыбка всплывшей на поверхность Офелии. Бартоломео был вдвойне красноречив, когда знал, что его не понимают.
Довольно скоро Никколо возвратился, но что это в руках у него? Мамочки, мавританская шкатулка! Ох уж эти мавританские штучки! Никколо открывает её («бр-рынь» – отозвался замочек), богатый ящичек раскрывает зев вишневого испода и из неё, Ионой из китовой утробы, выкатывается стройная испанской спелости женщина. Механическая женщина. Вот они какие, эти розы во вкусе эксцентричной Испании! «Это – мавританская танцовщица», – делает открытие Франсуаза. Она про них слышала когда была маленькой. Будто все мавританские танцовщицы когда-то были живыми девушками и женщинами, но чары коварных муэдзинов навеки сделали их тела фарфоровыми, а волосы шелковыми. Её, бывало, стращали, что если она будет баловаться, её продадут в Мавританию, и тогда всё. Никколо заводит шкатулку ажурным ключиком. Франсуаза очарована. Она ужа простила Никколо всё – и пикуль, и кости, и оплетенную бутыль. Всё-таки они не такие козлы, какими кажутся с первого взгляда.
Танцовщица очень красива, она движется как живая. Она одета, но кажется, что обнажена. Танцовщица всегда обнажена. Она так стройна и так улыбчива! Если такие шкатулки распространятся в Дижоне, все честные девушки останутся без работы, в бани будут ходить раз в две недели, чтобы помыться, и куртуазную вселенную постигнет коллапс! Но ведь эта женщина не настоящая! – осеняет Франсуазу и она, растроганная, издает вздох облегчения. Шкатулка поет, фарфоровая женщина танцует, Никколо и Бартоломео экстатически вопят и прихлопывают в такт ладонями – о да! о да! о да! Эпистолирующий Франческо искоса поглядывает на шабаш с вежливым, ревнивым неодобрением. «Это, верно, его шкатулка!» – догадалась Лютеция, на этот раз действительно догадалась.
Веселье в самом разгаре, и если это действительно самый разгар, то ничего скучнее измыслить невозможно. Окошко, у которого теснятся Карл и Луи, под самым потолком. Оно узкое, как бойница, тесное, как нора, высокое, как дупло, как чёрт бы побрал эту духотищу вместе с недоделанными итальяшками, которые платят шлюхам за безделье. «Надо же! – негодует Луи, – они ещё и поливают полыхающих неботаническим цветением в полном объёме женской добродетели девушек высокомерным презрением, гордостью импотентов. Зачем?»
«Но чем, о чем, о чем!» – отвечает-отпевает-отплясывает на последнем дыхании мавританская штучка из слоновой кости, из берцовой кости, ножка в сторону, ах, поворачивается медленно, медленно, ручка вверх и выше всех выше вверх указательный пальчик устремляется, завораживающе полунеподвижен в своём элегантнейшем круговращении, гипнотизирует! Танцовщица искристо скалится, Франсуаза скалится, итальяшки веселятся, – а заводец-то оканчивается.
Никколо протягивает Франсуазе шкатулку, подкрепляя свой жест улыбкой, по-итальянски означающей, должно быть: «Это вам, душа моя, поиграйтесь, пока суд да дело, а мы тут досоображаем в костишки». На козлячьем же наречии всё это звучит как: «Я, при-дурок, есть не говорить по-французски», – шёпотом передразнивает Никколо Карл.
– Возьмите, возьмите! Ключик вот он где! – переводит его улыбку и жест подоспевший Франческо.
«Ах, возь-зьмить-те, возь-зьмить-те! Ключчик-то вона где!» – переводит слова Франческо Луи, и ключчик недвусмысленно выпирает из его штанов. Карл сглатывает смешинку.
– Благодарствуем! – принимает шкатулку солнечная от восторга Франсуаза и, прижав её к животу, делает угловатое па, пол-оборота на одном стебельке, полшага к постели, где скучает в одиночестве Лютеция. Слоновое подражание костлявой девице. Будут скучать вдвоем. Нет, втроем, с танцовщицей.
«Исключительная штуковина!» – одними губами признается Карл, снедаемый черной завистью.
Спровадив девушек, Бартоломео возвращается к бутыли, Франческо – к письму, а Никколо – к костям.
Конец терпению. Последняя сцена положила конец их терпению, терпению Карла, да! И любопытству Луи. Любопытству, заведшему их тайными ободранными лестницами в укромное местечко под самой крышей бани, тихо дрейфующее сквозь ночь и клубы пара. В каморку непонятно кого – истопника? прислуги? В каморку крошечную, словно канарейкина клетка, даром что насрано, но птичка, видно, тут помещалась немаленькая, и любознательность была у неё в характере. Из любопытства она проклевала себе окно в баню, а потом продрала ещё и лаз в ту же самую баню. Чтобы, посмотрев, потрогать, ибо сказано: «Что трогаю – тем и владею.»
Конец терпению, и Карл, разворачиваясь на одной ножке, – о-ля-ля – как заправская танцовщица на тупом острие пуанта, становится на четвереньки у устья лаза и натально ползет в парной мир, где обижают Лютецию, гнушаются Франсуазой, где царит несправедливость. Луи лезет следом. Они обязаны быть там, рядом со слабыми девушками, они должны отнять бургундских принцесс у итальянских придурков, должны исполнить долг мужчин, они должны. От подобных модальностей в четырнадцать лет (а Карлу всего-навсего четырнадцать лет) в голове начинается парад планет, в смысле все мысли выстраиваются в одну линию, дальний край которой упирается в условную женскую фигуру, естественно, обнаженную.
Бочка, опрокинутая выпавшим из лаза вослед Карлу Луи, наделала едва ли не больше шума, чем выпущенная неуклюжими пальцами Франсуазы шкатулка, и не в пример больше, чем сама Франсуаза, этим обстоятельством изрядно испуганная. Все целы? Все. Никколо мигом оказывается у ног Франсуазы. Лепеча лишенные магической силы, затертые итальянские проклятия, он поднимает шкатулку и осматривает её при этом так, словно видит впервые, на деле же гораздо внимательнее: всё-таки упала этак с пяти футов! Все целы. Тревога постепенно рассеивается и оставляет Никколо так же, как наемники крепость, в которую вломился неприятель, то есть быстро.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Comments