Монумент - Йан Грэхем Страница 17

Баллас вылил в рот остатки вина и открыл вторую бутылку.

Пока рубины и синий камень вправлены в железную основу, их можно продать только вместе. И люди, подобные Блэку, по-прежнему станут предлагать смехотворные суммы, рассчитывая на неискушенность Балласа. Или на то, что блеск золота затмит его разум. Но что, если продать их по отдельности?..

– Хотите меня обдурить? – пробурчал Баллас. – Не дождетесь!

Конечно, подумалось ему, человек, покупающий все камни сразу, рассчитывает на скидку, потому что тратит большую сумму. Стало быть, не надо торопиться. Из этих камушков он выжмет их цену до последней золотой крупинки. Как винодел выжимает виноград, пока не останется одна только сухая кожица.

Баллас решительно поднялся на ноги и зашарил по комнате в поисках свечи. Не нашел. За неимением лучшего открыл ставни. Лунный свет залил комнату, осветив убогую мебель и заиграв на боках опустошенных бутылок. Баллас хлопнул себя по боку, где обыкновенно висели ножны с кинжалом, – и выругался. Кинжала не было. Церковь запрещала обывателям носить оружие в пределах Соритерата.

Баллас спустился в общую залу. Здесь он купил еще бутылку вина и кусок жареной говядины. Он был сыт. Но к мясу прилагался столовый нож.

Вернувшись в комнату, Баллас заглотил говядину, взял диск и подошел к окну. Лунный свет заиграл на поверхности голубого камня. Вспыхнули золотые искры. Потом, словно утратив свой цвет под бледной луной, они стали серебряными…

– Красота! – пробормотал Баллас.

Он прижал диск к животу и воткнул кончик ножа между рубином и оправой. Раскачивая лезвие, Баллас попытался выковырять камень – но не тут-то было. Камень не двигался с места. Очевидно, мастер, вправивший его в диск, знал свое дело. Обычно камни вынимались куда легче. Похоже, наметилась очередная проблема.

Баллас взялся задругой рубин. Бормоча под нос невнятные ругательства, он ворочал ножом туда-сюда, однако и этот камень не желал поддаваться.

Баллас вспотел и разозлился. Он положил диск на подоконнике поисках удобной опоры – и тут же лунный свет вновь коснулся голубого камня. Поплыли серебряные и золотистые искры… А потом в глубине камня мелькнула вспышка серебристо-синего света.

Или только показалось?

Свет был нестерпимо ярок, но вспышка заняла лишь мгновение. Баллас отскочил от окна, прижимая диск к груди. Перед глазами плавали черные круги. Он потер лицо и покачал головой. Померещилось, ясное дело.

Баллас вернулся к окну.

– Устал, – пробормотал он. – Устал как долбаный вьючный мул. – Взгляд упал на пустые бутыли. – Устал и напился. Келтусканское красное… Кровь Пилигримов! Это пойло ядовито, как змеиная моча. От него в голове все мутится. Когда я стану богат, буду пить вина получше. Такие же крепкие… но помягче.

Баллас вновь взялся за диск. На сей раз он решил вынуть голубой камень. Нет слов – рубины хороши, и за них можно выручить немало. Но именно этот камешек принесет настоящее богатство – так что лучше извлечь именно его. С рубинами можно разобраться и позже. Возможно, разбогатев, он просто наймет ювелира – и тот запросто выковыряет их из оправ…

Баллас подцепил камень кончиком ножа и принялся раскачивать лезвие. Тщетно. Крепко выругавшись, он надавил сильнее. Лезвие начало гнуться.

– Кровь Пилигримов!.. Вылезай, твою мать! Во имя всего… Нож сорвался, диск вывернулся из пальцев. Баллас подхватил его. Лунный свет вновь заиграл на поверхности голубого камня…

На сей раз серебристо-синяя вспышка не померкла мгновение спустя. Напротив, свет, исходящий из камня, залил всю комнату. Ярче, чем солнце. Теперь видна была не только убогая мебель, но и мельчайшие детали, скрытые мраком ночи, – пыль на полу, мертвая бабочка на подоконнике, темно-алое пятно разлитого вина, паутина в углу…

Яркий луч бил из камня. Он расширился, приобретя форму конуса. Свет был неоднородным: оттенки серебристого и синего внутри луча становились темнее и светлее, мало-помалу обретая форму. Пока наконец не сложились в явственные очертания…

Баллас увидел пустынный пейзаж. На горизонте вздымались дюны, однако они состояли не из песка. Балласу показалось, что это пепел… В отдалении виднелся лес. На пустом небе не видно было ни луны, ни солнца, ни звезд, ни облаков. И невозможно было понять, ночь это или день.

На переднем плане Баллас увидел высокого человека. Его облекали длинные одежды из светлой тонкой материи – видимо, шелка. Фигура стояла спиной к зрителю, потом она начала поворачиваться – и Баллас замер от изумления. Обитатель бледного мира, созданного серебристо-синим лучом, человеком не был…

Лективин!.. Бледная Раса исчезла много столетий назад. Ее уничтожили во время Красной войны. Ныне лективины существовали лишь в учебниках истории, памяти людей и церковных церемониях. И все же Баллас созерцал жителя острова Лективе. Лицо с резкими чертами – застывшее и неподвижное, точно высеченное из камня. Большие продолговатые глаза, тонкая щель рта. Острые скулы, туго обтянутые кожей. Носа почти нет – только небольшая выпуклость над двумя дырками. В облике лективина было что-то от насекомого. Он напоминал Балласу богомола.

А меж тем лективины отнюдь не являлись насекомыми. Они были разумными существами, возможно, даже более интеллектуальными, чем люди. И грозными, искусными бойцами. Во время Красной войны они доказали это в полной мере.

Баллас оторопело разглядывал картинку. Лективин обернулся. Баллас нервно облизал губы.

– Странно, – пробормотал он. – Как это сделано? Магия? Или какой-то трюк с линзами?

Не важно. Живая картинка – скульптура из лунного света – поднимала цену диска до невиданных высот. Карранд Блэк предложил пять золотых? Ха! Теперь Баллас был уверен, что речь идет о сумме в тридцать, сорок… пятьдесят монет. И наверняка в Соритерате найдется богач, который согласится заплатить.

– Ты больше не назовешь это безделицей, Блэк, – пробормотал Баллас. – Но поздно: ты упустил свой шанс. Ты обидел меня. И я отыщу другого покупателя.

Тонкие губы лективина шевельнулись. Он что-то говорил. Звуков картинка не издавала, а жаль. Если бы слова были слышны, диск стоил бы на десяток золотых больше.

Лективин сделал странный жест. Вытянув руку ладонью вперед, он коснулся воздуха перед грудью. И еще раз – немного ниже. Потом – слева и справа, словно рисуя в воздухе невидимый крест. Вот бледная ладонь коснулась центра воображаемого креста, и лективин опустил руки. Баллас наблюдал, не отводя глаз. Он увидел, как лективин нагнулся, взял с земли рулон материи и развернул его. Ткань была серебристой, блестящей. По ней, вышитая темной нитью, тянулась цепочка странных знаков. Баллас пригляделся, но прочитать не сумел. Очевидно, то был язык лективинов.

Тем не менее письмена неудержимо притягивали взгляд. Баллас рассматривал их, не в силах оторваться. У него заболела голова, виски налились неприятной тяжестью. Сперва Баллас не обратил на это внимания, однако боль нарастала. Очевидно, виноват был слишком яркий, непривычный свет. Баллас попытался опустить диск, вынуть его из лунного луча, чтобы картинка исчезла, – и тут с ужасом осознал, что не может пошевелиться.