Мельница желаний - Анна Гурова Страница 17

Старейшины выслушали весть и молча переглянулись.

— С севера? — переспросил один. — Один? Пастух подтвердил:

— На своих двоих, без поклажи. Как будто с неба свалился.

— С неба?! А нет ли на нем сизого плаща?

— Да, рогатая шапка, — закивал пастух, — и плащ до земли.

— Это тун, — прошамкал третий. — Храни нас, Мяндаш-ёг!

— Гостя надобно встретить, — сказал старейшина Ише, вставая на ноги. — Зовите нойду. А родичам скажите, чтобы сидели тихо по вежам, [16]и никто пусть не высовывается.

Вскоре путник уже входил в пустое и тихое, словно вымершее, стойбище. Люди, притаившись, сидели по домам, собаки тоже попрятались. Тун спокойно проследовал за лебезящими старейшинами к лучшей, самой просторной веже, и старуха-хозяйка, низко кланяясь, откинула дверной полог. Сел без приглашения на лучшее место — самое дальнее от входа, у очага, под свисающими масками зверей-предков. Старейшины и подоспевший нойда расположились напротив, спиной к холоду. В лицо незваному гостю смотреть не осмеливались, но украдкой поглядывали за спину — где крылья-то? Когда тун входил в стойбище, они были сложены у него за плечами наподобие плотного плаща, а теперь даже нойда их не видел, сколько ни всматривался колдовским зрением и так и этак. Тун выглядел как человек. Почти.

Всем известно, что у оборотня две сущности — человеческая и звериная. Туны, управляя превращением, по своей воле проявляют в мире только одну сущность, а другую скрывают за Изнанкой. Как иначе объяснить, куда тун спрятал широкие крылья, войдя в вежу? И куда он девал свои сапоги и парку из шкуры нерпы, когда когтистой птицей летел над тундрой? Сапоги, к слову, дивные, расшитые мехом и бисером, тонкой саамской работы. Одежда на туне тоже была добротная, саамская. На плече — кожаная торба, в ней нечто угловатое, старательно закутанное в мех. Нойда пригляделся — и в брюхе стало холодно: хийси принесли не простого туна, а чародея-рунопевца.

— Будь здрав, господин, — произнес положенные слова старейшина Ише. — Все ли благополучно в тех краях, откуда ты прибыл? Здоровы ли твои родители?

Нисколько его не заботило здоровье родителей проклятого туна, зато очень тревожило его появление в стойбище. Зачем он здесь? Туны у саами — нечастые гости. Хорошо, если отдохнет, переночует и полетит дальше, а если нет?

— Мать здорова, — обронил тун. — Я здесь ненадолго. У меня важное дело на юге.

Старейшины украдкой перевели дух.

— Прошу, будь нашим гостем, раздели мою пищу и кров, — сказал Ише почти радушно и добавил ритуальную фразу: — Все мое — твое.

Тун рассеянно кивнул, как будто подтвердил — так и есть.

В вежу вошли три богато одетые старухи, принесли еду: тонко нарезанную вяленую оленину, тюлений жир с толченой морошкой и брусникой, копченую морскую рыбу. В точеной деревянной миске плескалось еще теплое оленье молоко. Тун на все эти яства едва взглянул.

— Это я есть не стану, — сказал он. — Мне нужна свежая кровь.

— Что? — перепугались старейшины. — Кровь?

— Я весь день летел, от рассвета до заката, и завтра предстоит столько же. Как мне иначе восстановить силы? — спокойно объяснил тун.

Взглянул на миску с молоком и отмерил ладонью половину:

— Вот столько свежей человечьей крови. Я сейчас лягу спать, перед рассветом разбудите. Когда проснусь — чтоб была. Да смотрите, чтобы не загустела!

Окинул насмешливым взглядом побелевшие лица.

— Всем ясно?

— Да, господин. Не надо ли ездового оленя, запас пищи в дорогу? — собрав все силы, спросил Ише. — Не прислать ли девицу размять плечи и согреть ложе?

Тун брезгливо поморщился.

— Ничего не надо, а девицы ваши провоняли дымом. Разбудите меня перед рассветом. И чтобы кровь была. Иначе, — глянул хищно, — я ее сам добуду. Ступайте.

Старейшины, пятясь, поползли к выходу. Смирившийся с неизбежным Ише как раз начал прикидывать, сколько здоровых молодых мужчин стойбища понадобится, чтобы без ущерба нацедить необходимую миску крови, когда тун обратился к нему:

— А ты, старик, останься. Я еще с тобой не закончил. И спросил, голосом вгоняя старейшину в дрожь:

— Где Йокахайнен? Почему не пришел меня поприветствовать?

Ише мгновение колебался, не соврать ли, что сын в отъезде, но не рискнул и, обмирая, что-то забормотал про обычаи, почетных гостей и негодных мальчишек…

Тун отмахнулся:

— Тащи его сюда. Старейшина выскользнул из вежи, и вскоре вместо него вошел молодой саами — невысокий, худой, с длинными черными косами и дерзкими узкими глазами.

— Что, хотел спрятаться от меня, ничтожный раб? — зловеще спросил тун.

— Прости, господин, сын должен слушаться отца, а отец велел мне сюда не соваться.

— И ты так бы и сидел в своей веже, пока я не улетел?

— Я сыграл бы на кантеле — ты бы услышал.

— Да я и так тебя учуял еще на подлете. К тому же я знал, что тебя здесь застану, потому и сделал крюк до вашего стойбища.

— Счастлив снова видеть учителя. Приветствую, господин мой Рауни.

Саами поклонился с преувеличенным смирением. Тун хмыкнул, перешагнул через очаг и хлопнул его по плечу.

— Давно не виделись, Йо. Садись сюда, есть разговор…

Когда Йокахайнен вышел из отцовской вежи, на улице уже давно стемнело. Юноша потянулся, посмотрел в усыпанное звездами небо. Над горизонтом парил предок рода, Могучий Ворон Тьмы, глядя на тундру желтым глазом — луной. За площадкой, где поднимались в темноту рогатые столбы, посвященные покровителю и прародителю всех саами Мяндашу, оленю-оборотню, мелькнул свет. Кто-то откинул полог вежи и махал ему рукой, подзывая жестами:

— Эй, иди сюда!

В дальней веже с нетерпением поджидали старейшины.

— Ну что, я не ошибся? — приглушая голос, спросил Ише. — Это Рауни, сын Хозяйки Похъёлы? Тот, что учил тебя рунному пению?

— Он самый.

— Сказал, что ему здесь надо?

— Здесь — ничего. Он летит на юг, в земли карьяла. Старейшины несколько мгновений молчали, переваривая новость.

— Стало быть, наши нойда не ошибались, — проскрипел один из них. — Границы больше нет.

— Граница тает, как лед в начале лета, — кивнул нойда. — Пока еще держится, но трещин все больше — вот-вот лопнет…

— Да подожди ты со своими трещинами, — оборвал его Ише. — Зачем Рауни собрался к лесовикам? Почему так срочно и скрытно? Он гонец? К кому?

— Нет, не гонец, — сказал Йокахайнен. — Как я понял, его послали кого-то убить.