Царство Небесное - Елена Хаецкая Страница 17

* * *

Чудо подготовляло свой приход неспешно, чтобы явиться сразу во всей красе — или, если угодно, обрушиться на участников и свидетелей всей возможной мощью. Чудо созревало в загадочных глубинах Королевства и души, и те из людей, кто был посвящен в тайну его близости, погрузились в нескончаемый, ничем не объясняемый праздник.

Любая встреча, любая покупка, любое впечатление, явленное взору, окрашивались в победные цвета любви. Эмерик мог не беспокоиться о судьбе своего замысла: несмотря на странные речи и попытки вместить мистическую необъятность Королевства в ограниченный смертный разум, Ги, безусловно, был влюблен. И поскольку ни один из сыновей старого Гуго Лузиньяна не пренебрегал плотским в угоду духовному, Эмерик не сильно беспокоился, слушая рассуждения младшего брата. Сибилла была вполне земным существом, и Ги уже брал ее за руку, и недалек тот день, когда она позволит поцеловать себя в щеку.

Эмерик догадывался также, что король пристально наблюдает за ними. О самом Болдуине Эмерик — так хорошо изучивший его отца, короля Амори, — знал до странного мало. Случались дни, когда коннетабль считал своего владыку человеком недалеким и слабовольным — вполне, однако, отдавая себе отчет в том, что на всякий поступок и на всякое бездействие у Болдуина имеется собственный резон.

В этом Болдуин с Ги были сходны: младший брат тоже иной раз и говорит, и действует непонятно, но в конце всегда так выходит, что какими-то неведомыми путями Ги угадал правильный ход.

Ломать голову Эмерик не хотел, а взамен вполне доверился Ги и принял только одну меру предосторожности: старался не выпускать его из виду.

И все-таки в один из дней братья вынуждены были расстаться: Эмерика задержали в цитадели письма, требующие чтения и ответа, а Ги отправился в город без сопровождающих. Что он пытался увидеть в городе во время своих долгих скитаний по одним и тем же улицам? Может быть, ожидал снова встретить Сибиллу.

Сестру короля коннетабль благоразумно не навещал все эти дни. Лучше, если она побудет со своими чувствами наедине.

Предоставленный самому себе, Ги словно бы пытался примерить Иерусалим на собственные плечи: какова эта каменная мантия, не согнется ли под ее тяжестью спина. Не то что повелевать этой землей — здесь и жить показалось ему трудно. Трудно, но вместе с тем и желанно.

Но вот в отполированном боку медного кувшина мелькнуло отраженное лицо молодого Ги, и он подумал было, что кривые поверхности искажают увиденное; однако то же самое лицо показалось и в чаше с водой, когда Ги наклонился, чтобы выпить.

— Боже! — вскричал Ги, дробя свое отражение в воде. — Да я стал святошей!

Он проглотил воду, а тем, что осталось в чаше, намочил волосы у висков. В закутке, образованном двумя крохотными переулочками, которые почему-то решили встретиться и застыть, уткнувшись друг в друга глухими стенами, помещалось небольшое заведеньице, где готовилась пища на раскаленных углях и несколько скуластых франков, болтая на странном, смешанном наречии, сыпали горстями желтые специи на жирное мясо. Франкская кровь в их жилах была испорчена сирийской. Казалось, именно это обстоятельство смешило их больше всего — во всяком случае, они скалили зубы и хохотали по поводам, смысл которых полностью ускользал от Ги.

Среди них был еще один человек, белобрысый, как будто его нарочно вымачивали в щелочных водах. Даже кожа его местами шла молочно-белыми пятнами, зато в других местах была красной от загара и слегка шелушилась.

— Эй! — завопил он, подскакивая на корточках (ибо сидел вместе со всеми и наблюдал за мясом). — Входи, франк! Входи!

Ги чуть дернул плечом и проник за низкую глинобитную загородку, из которой торчала старая, закопченная солома.

— Сейчас будет мясо! — продолжал белобрысый.

Двое полусирийцев покатились со смеху, как будто он отмочил невесть какую шутку.

— Кого вы убили, чтобы съесть? — спросил Ги.

Хозяева заведеньица переглянулись и, как по команде, уставились на белобрысого. Он быстро перевел им фразу Ги. Они взорвались хохотом, хлопая друг друга по плечам и по спине, а затем, обернувшись к Ги, начали зазывать его сильными взмахами рук, словно загребая к себе.

— Давай, давай! — сказал один из них. — Мы христиане!

— А я не прокаженный! — добавил белобрысый и показал себе на грудь. — И зеленого креста нет, видишь? Просто шкура такая. Как у леопарда.

— Пардус — нехороший зверь, — сказал Ги. — Лицемерный.

— Поверь мне, я — большой лицемер, — тотчас согласился белобрысый. — А звать меня — Гвибер. Так что ты почти угадал, франк. А тебя как зовут?

— Ги, — сказал Ги де Лузиньян.

— Превосходное имя, — похвалил Гвибер. — Ну, садись с нами.

Ги огляделся по сторонам, но стульев здесь не было, только несколько ковров, вытертых и пыльных, поэтому он остался стоять. Гвибер глянул на него снизу вверх и сморщил шелушащийся нос.

— Дело твое, франк.

Он схватил голыми руками кусок с углей, перебросил с ладони на ладонь и вдруг впился в мясо зубами. Остальные с интересом следили за ним.

— Разведи вино, — с набитым ртом сказал Гвибер.

Один из хозяев встал и пролез в крохотную дверцу в углу комнатушки. Второй не пошевелился, сразу поскучнев. Мясо обреченно шипело.

Гвибер сказал, вытирая рот:

— Если хочешь, Ги, попробуй тоже. Здесь готовят мясо, как нигде.

Он выхватил из пекла второй кусок, взял с пыльного пола лепешку и положил на нее мясо.

Ги принял лепешку и тут заметил, что Гвибер пристально за ним наблюдает. Гвибер сразу понял, о чем думает Ги, и засмеялся, не разжимая зубов:

— Если бы у меня была дочь, Ги, я бы сперва посмотрел, как ты кушаешь, а уж потом решал бы, выдать ли ее за тебя замуж.

Ги чуть заметно вздрогнул.

— Какая дочь, Гвибер? Разве у тебя есть дочь, на которой я хочу жениться?

Он помотал головой, сидя на корточках.

— Да нет же, я просто так, к примеру… А что, есть какая-то дочь, о которой твои помыслы, задумчивый франк?

— Да, — сказал Ги, сворачивая лепешку трубкой.

— Вряд ли я похож на ее отца, — сказал Гвибер. — Потому что в таком случае ей было бы лет пять. — Он почесал сальной рукой волосы. — Или семь, — добавил он, что-то припомнив.

— Возможно, ты похож на того, кто заменяет ей отца, — сказал Ги. И тотчас пожалел об этом: Гвибер глянул на него снова и выражение его пестрого лица изменилось, стало более осмысленным и менее веселым.

К счастью, вернулся первый из хозяев и принес вина и воды. Разговор свернул в другое русло.

Через несколько минут в заведении стоял страшный крик. Оба хозяина размахивали руками и орали друг на друга, выпучив глаза и брызгая слюной.