Таня Гроттер и перстень с жемчужиной - Дмитрий Емец Страница 17

Таня повторила заклинание, после чего перстень ФеофилаГроттера неохотно выбросил красную искру. Невидимая дверь, сквозь которую Таняпрошла, оказалась неприятной. Тане почудилось, будто она протискивается сквозьупругий, вздрагивающий холодец. Оказавшись с другой стороны, она невольносхватилась за волосы.

– Не бойся, Гроттерша! С твоими залысинами все впорядке. Что ж я, враг своей прическе? – сказала Гробыня.

Она стояла впереди, в полутьме. Мягкий свет лился сзади,очерчивая проем, ведущий во внутреннюю часть дома. Где-то за ее спиной,натыкаясь на стулья, грузно ходил Гуня.

– А как-нибудь по-другому устроить дверь нельзя? –спросила Таня, по-прежнему ощущая кожей прикосновение мерзкого студня.

– Это ж Лысая Гора. Ты другой двери и не захочешь,когда ночью какой-нибудь упырь будет к тебе ломиться… – лениво сказалаСклепова.

Гуне наконец удалось зажечь светильник. Таня с любопытствомогляделась. У стены располагался небольшой бар. Его стойка была выложенакрасным кирпичом. На стойке – хрустальный шар для гаданий и тут же, немного встороне, привинченный к стене гроб, служащий полкой для книг. Правда, книг нанем было гораздо меньше, чем пивных бутылок необычной формы. Но это уже,видимо, царство Гломова.

Несколько стульев с вычурными спинками, высокий трехногийтабурет с узким сиденьем, длинный стол и светильник, раскачивающийся нарастрепанной висельной веревке, дополняли картину. Ах да, еще в гостиной устены помещался большой стационарный зудильник, и тут же рядом мягкий, оченьуютный на вид кожаный диван.

– Засасывающий диванчик. Осторожнее с ним! –сказала Склепова, проследив направление Таниного взгляда.

– В смысле?

– А никакого смысла! Заснешь на нем ночью и – фьють…Засосали и сожрали. А так сидеть – сиди, – разрешила Гробыня.

Тотчас, подтверждая ее слова, на диван грузно плюхнулсяГуня, включив с пульта зудильник.

– Ща будет бокс! – сказал он радостно.

– Ну наконец-то! Теперь его долго не будет ни видно, нислышно! – сказала Гробыня и потащила Таню показывать дом. Кроме гостиной,внизу обнаружились еще две спальни, в одной из которых была установленанеобычная медная ванна, отлитая в форме половины ракушки.

– Недурно, да? – вскользь, но с явной гордостьюспросила Гробыня, заметив, что Таня с интересом разглядывает ванну.

Таня подтвердила, что недурно. Как оказалось, Склепова саманашла ванну в старом доме, который вот-вот должны были снести.

– Еле успели упереть… Хорошо, что у меня был с собойкомпактный трактор, – сказала Гробыня.

– Какой трактор? – не поняла Таня.

– Да вот он сидит, дармоед! Свалился на мою голову,изгадил молодость, опошлил юность! – Склепова небрежно кивнула нагломовскую спину. Спина осталась безучастной. Она смотрела бокс.

– Эй, Глом! О тебе говорят! Не хочешь как-нибудьпошевелиться, что-нибудь сказать? – продолжала атаковать Гробыня.

Гуня, которому она мешала смотреть зудильник, неоглядываясь, швырнул назад подушку.

Таня продолжала осматриваться.

– Необычная люстра! Мне нравится! – сказала она,разглядывая массивный деревянный круг, висевший в спальне над кроватью Гробыни.Вдоль обода в просверленных отверстиях помещались свечи, общим числом болеесотни. Свечи были вечные и негаснущие, что не мешало им чадить и капать воском.

– Ой, да я тебя умоляю! Обычное колесо! – сказалаГробыня, втайне крайне довольная.

Стоило ей об этом упомянуть, Таня вспомнила, где преждевидела такой же круг.

– А, тележное колесо! А я никак не соображу, что это!

Гробыня перестала быть крайне довольной.

– Ты уже пошутила? Смеяться можно? Тогда ха-ха! –сказала она.

– Ты это о чем?

– Тележное колесо? Проснись и пой, Гротти! С колесницыПтолемея, грека на египетском престоле, не хочешь? Если тебе что-то говорятслова «грек» и «престол», – заявила она.

Таня с сомнением взглянула на круг со спицами, однакоспорить не стала.

Обход квартиры продолжился. Гробыня то и делоостанавливалась, будто подсказывая Тане, где и чем надо восхищаться. Таняощущала себя морозом-воеводой, который обходит не свои, а чужие владения. Ейявно не хватало эмоционального градуса, чтобы в должной мере насытить тщеславиеСклеповой.

«До чего же она любит играть в «позавидуй мне!» – подумалаТаня.

Правила игры были простые. От гостя требовалось хвалить всечто угодно, хозяин же небрежно отмахивался и просил его прекратить. Однако еслигость действительно внимал мольбам и прекращал, в следующий раз его уже незвали.

– Ну все! Берлогу посмотрели, теперь можно ипоесть! – смилостивилась наконец Склепова.

Гробыня подошла к холодильнику – холодильник был зауряднойлопухоидной марки, хотя и с дюжиной пулевых дыр – и, порывшись, достала дваунылых йогурта, стеклянную банку с холодными котлетами и три рахитичныеморковки.

– Опять никто не сходил за жратвой! Ну ничего, не вдиете счастье… Посидим, потреплемся! – вздохнула Гробыня и краснымиискрами принялась бомбардировать чайник, помогая ему закипеть. – Ну кактебе наше воронье гнездышко? – спросила она у Тани.

– Впечатляет. Слушай, а как твои родители отнеслись ктому, что ты поселилась на Лысой Горе с Гуней? – спросила Таня.

Гробыня поморщилась.

– Ну… они были не в восторге. И от Лысой Горы, и отГунния в особенности. Представляешь, этот лошак, когда я его с ними знакомила,ковырял в ухе горлышком пивной бутылки! Просто убила б!.. Мама встала в стойкуи начала вопить в духе, что «мать всегда права!», но я сделала ловкий ход. Ясказала, что сама могу стать мамой не сегодня завтра, если меня не оставят впокое. В общем, родители отвяли. В сущности, им и дергаться было нечего. Пока яучилась в Тибидохсе, они видели меня месяц в году – не чаще.

– Это – да, – грустно сказала Таня, вспоминаясвоих родителей, которых ей вообще не случилось увидеть, если не считатьединственного раза, в матче со сборной вечности. Эх, папа-папа… Спасибо тебе!

Перстень Феофила ободряюще потеплел.

– Эй, Гроттерша! Ты недодала мне повиливаний хвостиком!Где восторги? Где обморок от счастья? Как квартира-то? Лучше, чем наша жалкаякаморка в Тибидохсе? – спросила Склепова, любившая получать похвалы вненормированном количестве.