Орден для поводыря - Андрей Дай Страница 17

Трупы складывали ровными рядами вдоль едва заметной тропинки. Десятки, сотни раздетых донага тел. Вились мириады мух. Остро пахло кровью и смертью. И не смейте говорить, будто смерть не пахнет.

В стороне, в старом русле какого-то безымянного ручья, лениво ковырялись несколько выделенных купцами мужичков. Предполагалось, что это будет одна общая, братская могила. Мертвых уже не спросишь, как именно они хотели бы быть погребены, а время не ждет. Жара быстро сделает это мероприятие еще более отвратительным.

У истыканных стрелами валов форта Корнилов, Безсонов и оба оставшихся в живых зайсана яростно спорили по поводу раздела трофеев. Я не хотел вникать в частности, но все огнестрельное оружие мятежников должно было попасть в арсенал крепости. Каким бы оно убогим ни было, но вооружать туземцев никакого желания нет.

Объединенные отряды победителей уже отправились в стойбище Турмека. «Перегнать скот», – скаля остатки гнилых зубов, пояснил Мангдай. Врал, гнида. Иначе к чему бы ему отказываться от участия в «перегоне» казаков? Грабить и насиловать они туда рванули. Беззащитное население не самого бедного в Чуйской степи князька должно было стать еще одной жертвой этой скоротечной войны.

Хотел вмешаться. Запретить. Есть же какие-то нормы… Женевская конвенция, едрешкин корень. Штаб-капитан не дал. Отговорил.

– Это не наш монастырь, ваше превосходительство, – сказал он. – Их нужно хотя бы попробовать понять. С точки зрения номадов, уже одно то, что они выбрали, чью сторону принять, достойно такого вознаграждения. Вмешаетесь – решат, что их лишили награды. Станут говорить, что белый длинноносый амбань ничуть не лучше маньчжурского. Пусть их…

Принтца я нашел на бастионе подле все еще пышущей жаром пушки. В одной выправленной, перемазанной глиной и сажей рубашке он, раскинув руки, валялся на жесткой траве. Я даже сперва решил, что он мертв, и был несказанно рад своей ошибке.

У временного коменданта Чуйской крепости выдался нелегкий день. Как он сам признался тем же вечером, следующий же штурм мог Турмеку и удаться. Многие из неопытных солдат, едва ли больше двух раз до этого палившие из своих ружей, заклинили стволы лишними пулями и стрелять уже не могли. Даже не знаю, сможет ли седой фельдфебель починить эти допотопные самопалы.

Боеспособными остались лишь казаки и всего восемь из ста пехотинцев. Пушки не успевали прочищать, и порох стал вспыхивать прямо в тряпочных картузах. Со всего гарнизона было только трое раненых. Причем двоих фейерверкеров опалило порохом, и лишь в одного бойца попала стрела. Благо ранения, хоть и неприятные, но легкие, и доктор обещал скорое выздоровление.

А вот теленгиты раненых добили. Возможно, что и своих тоже. Деловито так прошлись по полю, время от времени тыча саблями. О потерях я союзников не спрашивал. Честно говоря, было все равно. Хребет взбеленившемуся зайсану и его «эскадрону» сломали русский офицер Андрей Густавович и его рыдавшее от страха малолетнее разноплеменное воинство. А добили уже мы с Безсоновым. Если и после этого туземные князьки умудрились потерять хотя бы одного воина, то грош им цена, таким союзникам.

Впрочем, я их и звал не воевать, а разделить с нами победу. Согласитесь, это несколько разные вещи. Никуда они теперь не денутся. Через три дня начнется ярмарка на ручье Бураты, это в тридцати пяти верстах от крепости. А за день до ее начала Могалок с Мангдаем от лица всех своих людей должны принести клятву верности его императорскому величеству Александру Второму Освободителю.

Кстати, я хотел, чтобы это был последний в местной истории торг в урочище Бураты. Отныне и навсегда ярмарка должна проходить в окрестностях Кош-Агача. Так, чтобы прибывшие торговые караваны могли видеть черно-желто-белый имперский флаг над дозорной вышкой крепости.

– Герман Густавович! Ваше превосходительство! – мне показалось, как-то жалобно позвал Артемка. – Тама, с той стороны… За острогом, значить. Уж все накрыли. Вас токмо с их благородием ожидают.

– Что? Что накрыли?

– Ну дык ясное дело чево. Скатеркой бочку спод зелья огневого и накрыли. И мясо поджарили. Дохтур и хлебное вино уже всем прописал. Для здоровья, значицца.

– Бочку? – В голове не укладывалось, как можно теперь, когда сломанные человеческие фигурки еще не прибраны, не преданы земле, есть жареное мясо и пить водку. Это же как нужно к жизни относиться, чтобы…

– И правда, Герман Густавович, – неожиданно поддержал денщика капитан. – Пойдемте. Полдень уж давным-давно миновал, а у нас с вами с утра маковой росинки… А здесь и без нас обойдутся.

– Как-то не хочется, – искренне признался я, тем не менее вставая с травы.

– Это из вас еще сражение не вышло, – приговаривал Принтц, аккуратно подхватывая меня под локоть и утягивая в обход бастиона на удивительно зеленый в этом серо-ржавом краю луг. – Организм, знаете ли, все еще в баталии. По себе знаю. Я вот тем годом по Туркестану хаживал, так…

Трупы действительно выглядели неаппетитно. И не стоило их разглядывать. То ли дело насаженные на шомпола ароматные, пузырящиеся кипящим жирком мясные кусочки. Мм! Живот тут же отозвался довольным урчанием. Гера мысленно потер руки в предвкушении пира.

Пучок тоненького, остренького дикого лука. Горсть серой соли на тряпице. Несколько отварных картофелин. Размякшее на жаре, оплывшее по краям, нарезанное толстыми ломтями сало. Несколько испеченных на камнях лепешек. И мясо. Господи, как же я далеко от хрустящих скатертей, снежно-белых салфеток, холодных бликов хрусталя и обманчивой глубины серебряной посуды! Где-то мои нежно любимые сдобные булочки с корицей? Где тающее на горячем хлебе сливочное масло? Пельмешки… О-о-о! Крепенькие, умело закрученные в «сатурны» пельменьчики. Посыпанные перцем и политые сметаной!