Небо, полное звезд - Олег Авраменко Страница 17

А вот Милош по-прежнему не мог избавиться от комплекса ученичества. Но не потому, что упорно продолжал своё образование – это разные вещи. Многие астронавты на протяжении всей своей карьеры чему-нибудь да учатся, особенно те, кто стремится стать исследователем. (К слову сказать, восемь членов нашей команды, включая меня, имели университетские дипломы по тем или иным исследовательским специальностям.) Однако Милош неверно расставил приоритеты: учёба была для него на первом месте, а работа – только на втором. И в результате, несмотря на успешное исполнение своих обязанностей, он в большей мере чувствовал себя учеником-теоретиком, нежели инженером-практиком. В этом заключалась его самая главная ошибка.

Десять дней полёта, примерно половину пути до Земли, мы прошли в обычном для буксировщика режиме. А на одиннадцатый день, незадолго до полудня, когда мы со Штерном инспектировали двигательный отсек, меня вызвала по интеркому Марси, которая как раз несла лётную вахту.

– Кэп, – сообщила она взволнованным голосом, – у нас нештатная ситуация по категории «2-Б».

В переводе на нормальный язык это означало: что-то случилось вне корабля, но непосредственной угрозы для нас не представляет.

– Докладывай, – сказал я.

– После выхода из гипердрайва наши системы наружного наблюдения засекли в сорока миллионах километров от «Кардиффа» неопознанное судно.

– Его курс?

– Находится в дрейфе. Относительная скорость – 3,71 километра в секунду. Сохраняет полное радиомолчание, не посылает даже позывных.

– Хорошо, сейчас буду. Без меня ничего не предпринимать.

– Слушаюсь, кэп.

Я немедленно отправился в штурманскую рубку. Заинтригованный Штерн, оставив на посту своего заместителя Оливейру, последовал за мной. Встреча в межзвёздном пространстве с каким-либо другим кораблём была событием не просто незаурядным, а исключительным.

– Наверное, заблудившийся «автомат», – предположил главный инженер.

– Скорее всего, – согласился я.

За четыре столетия в космосе потерялось огромное количество автоматических исследовательских станций – в основном, как полагалось, из-за сбоев в работе навигационных систем или выхода из строя двигателей. Иногда, крайне редко, их по чистой случайности находили – да и то лишь благодаря радиомаякам, которые можно было запеленговать на расстоянии нескольких тысяч астрономических единиц. Но чтобы визуально обнаружить дрейфующий вдали от звёзд корабль с отключённым маяком – ни о чём подобном я ещё не слышал. Это уже была случайность на грани невероятности!

– А лучше бы это оказалась потерянная кем-то баржа, – продолжал развивать свою мысль Штерн. – Но только не…

Он не договорил, однако я понял его. Терялись не только беспилотные «автоматы»; время от времени бесследно исчезали и корабли с экипажами. В последний раз это произошло двадцать девять лет назад; а на заре межзвёздных полётов исчезновения случались едва ли не ежегодно. Ещё ни один такой корабль найден не был, и никто из астронавтов не горел желанием их отыскать. При любом раскладе все люди на пропавших кораблях уже давно были мертвы, а нам совсем не хотелось тревожить их покой. По нашему убеждению, межзвёздный простор – лучшая могила для тех, кто посвятил свою жизнь космосу.

Когда мы вошли в рубку, там, помимо дежуривших Марси Хагривз и Хироши Йосидо, была также Ольга Краснова. Все трое смотрели на вспомогательный обзорный экран с расплывчатой от большого увеличения картинкой весьма уродливого на вид судна. Полная утилитарность конструкции, отсутствие даже намёка на изящество форм явственно свидетельствовали о его почтенном возрасте – не менее трёхсот лет. В те давние времена, проектируя корабли, конструкторы меньше всего заботились об эстетике.

Тем не менее, при всей неказистости древнего звездолёта, и Краснова, и Йосидо, и Марси глазели на него с таким изумлённым видом, словно узрели восьмое чудо света.

– Это не «автомат», – сразу определил я. – Скорее небольшая баржа. Вон те прямоугольные отсеки – наверняка грузовые трюмы.

– Нет, кэп, не баржа, – первым опомнился Хироши. – Компьютер только что опознал его.

– Ну и?

– Представьте себе, это один из «Ковчегов»! Первый или Второй – неизвестно. Ведь они были близнецы.

Теперь я понял, почему все трое так таращились на корабль. Я и сам потрясённо уставился на экран. Штерн – тоже.

«Ковчеги» были легендой среди астронавтов. Легендой мрачной и в то же время величественной. Легендой о самой первой, пусть и неудачной, попытке человечества достигнуть звёзд.

Два корабля, названные «Ковчег-1» и «Ковчег-2», стартовали в 2205 году – через двадцать восемь лет после открытия гипердрайва и всего за полтора года до обнаружения резистентности. Экспедиция была организована Южноамериканским Демократическим Сообществом, тогда ещё существовавшим отдельно от Федерации, с целью основать человеческую колонию на Эсперансе – единственной известной в то время планете земного типа.

Власти Северной Федерации, впрочем, тоже вынашивали подобные планы и даже объявили набор добровольцев, согласных подвергнуться замораживанию, но практическое осуществление этого проекта тормозилось двумя обстоятельствами. Во-первых, автоматически управляемые корабли часто сбивались с курса, теряя ориентацию в межзвёздном пространстве. А во-вторых, выжившие после анабиоза люди нуждались в лечении и уходе, которые автоматика обеспечить им не могла. В силу этих причин среди желающих рискнуть жизнью – и не на восемьдесят процентов, а практически на все сто – было слишком мало здоровых и умственно полноценных людей, способных стать первопроходцами нового мира, вырастить из замороженных эмбрионов детей (в отличие от взрослых организмов зародыши без проблем переносили анабиоз) и достойно воспитать следующее поколение колонистов. К тому же федеральный Сенат отказывался выделять средства на такую, как было сказано в его резолюции, «антигуманную авантюру».

Зато правительство Южной Америки действовало без колебаний. Добровольцами были назначены шестьдесят тысяч политических заключённых, от революционеров-марксистов до либералов. Их заморозили в криогенных камерах, погрузили на два корабля и вместе с сотней тысяч человеческих эмбрионов отправили в полёт к Эсперансе. Чтобы увеличить шансы экспедиции на успех, кораблями управляли не обычные компьютерные системы, а искусственные разумы, сокращённо ИРы – самоорганизующиеся кибернетические конструкты, обладающие всеми признаками полноценной личности.

По самой своей природе искусственные разумы были неконтролируемы и непредсказуемы, а их способность самостоятельно мыслить и делать осознанный выбор зачастую приводила к конфликтам с людьми. Попытки же регламентировать поведение ИРов специальными ограничителями наподобие сформулированных ещё в середине XX века законов робототехники были чреваты весьма неожиданными и далеко не самыми приятными сюрпризами. Ещё в конце XXI века, после ряда трагических инцидентов, сопровождавшихся человеческими жертвами, использование ИРов на Земле было строжайше запрещено международной конвенцией. Впоследствии этот запрет был распространён и на Внеземелье, но разработчики проекта «Ковчег» убедили южноамериканское правительство сделать для такого случая исключение. Свою позицию они аргументировали тем, что только ИРы способны обеспечить надлежащий уход за размороженными, гарантировав их выздоровление. А кроме того, корабль под управлением искусственного разума имел гораздо больше шансов добраться до цели, чем оснащённый обычным автопилотом.