Мето. Остров - Ив Греве Страница 17

— Мне кажется, тебе нездоровится. Нам лучше вернуться.

— Ничего, малыши, я справлюсь. Мы почти закончили.

Не успев договорить, он сгибается пополам, и его выворачивает. Он держится за стену и еле дышит. К нам подходят трое незанятых дозорных, которые до сих пор не обращали на нас никакого внимания.

— Тит, ты хороший стрелок и останешься здесь до моего возвращения. Я отведу малышей и нашего товарища. Эй, кто-нибудь, возьмите его под руки.

Обратная дорога кажется нам очень длинной. Мы сменяем друг друга, помогая идти Гаюдаку. Часть дороги мы несем его на руках. В главной пещере, похоже, никого нет. Наш новый провожатый по имени Линиф ведет нас к входу в Промежуток. Он встает на колени под дверью и робко зовет:

— Шаман! Отзовись, пожалуйста! Наш брат тяжело болен!

Мы ждем несколько долгих минут. Никакого отклика, и я толкаю локтем дозорного, чтобы он повторил свою просьбу. Он прикладывает палец к губам и делает мне знак не торопить события. Тяжелая дверь приоткрывается. Появляется Шаман, закутанный с ног до головы в огромный плащ. Лицо скрыто, видны только щелочки глаз. Его горящий взгляд мгновенно обводит нашу маленькую компанию. Забавно, но его рост кажется мне сейчас намного внушительней, чем ночью. Жестом он велит перенести больного внутрь и удаляется в глубь пещеры. Я беру Гаюдака под мышки и пячусь, Октавий — за щиколотки и семенит за мной. Мы проходим несколько метров следом за таинственной фигурой. Сейчас здесь темнее, чем ночью. Мне кажется, что за мной наблюдают, вернее, ко мне принюхиваются. Я оборачиваюсь и встречаюсь с зелеными глазами Шамана, который в тот же миг заносит руку, чтобы наказать меня за дерзость. Я тотчас опускаю глаза, но избежать щелчка по лбу мне не удается. Мы укладываем Гаюдака на кровать и уходим не оглядываясь. Октавий пронзительно вскрикивает: Шаман на ходу выдрал у него несколько волосков. Выскочив из мрачного святилища, мы останавливаемся ненадолго, чтобы перевести дух, а потом идем к нашим товарищам.

— Ну и натерпелся я страху! — шепчет мой приятель. — Вот бы не хотел я встретиться с ним с глазу на глаз.

— А что ты сделал такого, что он вцепился тебе в волосы?

— Знать ничего не знаю и не собираюсь у него спрашивать!

Линиф уходит, а мы разбредаемся по нишам в ожидании обеда.

После обеда к нам является новый опекун, по имени Акадюг. Не сказав нам ни слова, он ведет нас сначала к стене, на которой высечен огромный крест. Слева от креста лежат две кирки и две лопаты. Он кивает на них, затем тычет пальцем в грудь мне и троим моим друзьям. Потом велит Титу и Фиолетовым следовать за ним. Я смотрю на товарищей и хватаю инструмент: мне вдруг захотелось постучать киркой. Марк тоже берет кирку. Каждый прилаживается к движениям другого, чтобы не поранить товарища. Клавдий и Октавий берут лопаты. Через двадцать минут мы меняемся ролями: теперь мы расчищаем площадку, пока Октавий и Клавдий врубаются в стену. Молчаливый представитель клана Гадюк возвращается и указывает нам место, куда сносить строительный мусор. По мере работы наш энтузиазм заметно снижается. К концу дня мы вымотаны до предела и поминаем добрым словом нашу береговую работу.

Проходя мимо Промежутка, я думаю о Гаюдаке. Никак не могу понять, зачем он в таком тяжелом состоянии согласился быть нашим провожатым. Когда я делюсь своими соображениями с друзьями, они находят этому объяснение. Клавдий говорит, что у Рваных Ушей не принято показывать свою слабость. Проявлением слабости может воспользоваться любой и бросить вызов тому, кто нездоров, а в случае победы занять его место в иерархии. Поэтому Гаюдак всего-навсего спасал свою шкуру.

За ужином, жуя картошку со сметаной, я вдруг вспоминаю этот вкус: такой же картошкой нас кормили и в Доме. Да и вся остальная здешняя еда как в Доме. Мои друзья лучше меня успели обследовать остров, и я спрашиваю их, что они об этом знают.

— Неужели они воруют готовую еду из кухни Дома?

— Я ведь уже рассказывал о нашем приятеле Черпаке? — отвечает Клавдий. — Мы к нему частенько захаживали в первые дни после побега, когда ты был еще между жизнью и смертью. Остальные члены общины относились к нам враждебно, а кухня была нашим убежищем. Повар никогда не оскорблял нас и даже охотно рассказывал о космачах. Мы за это время перечистили гору овощей и передраили кучу котлов. Жили мы с ним душа в душу, и он развлекал нас всякими историями. В конце концов это стало раздражать космачей, и они отправили нас работать на берег, а там, как тебе известно, народ не слишком разговорчивый. Так вот. Черпак был похищен Рваными Ушами для выполнения той же работы, которой занимался в Доме. Сам он считает себя военным трофеем. Он ведь очень хороший повар. Раз в неделю он составляет перечень продуктов, которые ему понадобятся, и «охотники» устраивают рейды для их захвата. Они потрошат мешки с овощами на продовольственных складах, расположенных на подъезде к Дому, растаскивают кроликов и кур. Они идут даже на расхищение кладовых в самом Доме. Но об этом ты наверняка знаешь.

Слушая рассказ Клавдия, я думаю о впечатляющем количестве медикаментов на полках в Промежутке. Эти запасы тоже происходят из Дома. Такое регулярное воровство всем кажется вполне естественным. Но ведь это странно. Не могу понять, почему Цезари не усилят охрану. Я же знаю их: когда речь идет о том, чтоб защитить свои секреты или помешать детям бродить по ночам, Цезари проявляют чудеса изобретательности. Я начинаю подозревать, что Рваные Уши чем-то полезны Дому, что они играют на острове какую-то важную роль. Они нужны для некоего равновесия. Мне пока что непонятен его смысл, но я уверен, что так оно и есть. Быть может, они нужны в качестве противников для тренировочных боев с солдатами, чтобы те поддерживали хорошую боевую форму на случай настоящих войн на континенте? Мне кажется, я не пойму этого, пока не найду ответа на вопрос, который не дает мне покоя со дня моего первого разговора с Клавдием после побега: почему солдаты похищают тела своих противников после боя? Что они с ними потом делают?

После ужина я вижу, как Марк с Финли жестами о чем-то спорят. Ко мне подходит Клавдий, отводит в сторону и шепчет:

— Я залез к себе в нишу, потихоньку растолок одну таблетку между камнями, собрал порошок в бумажку и всыпал его себе в стакан за ужином. Ты ничего не заметил?

— Нет, друг мой. Ты великий конспиратор.

— Мето, последи за мной сегодня вечером. Вдруг я начну засыпать на ходу и вообще вести себя странно. Надо, чтобы никто ничего не заметил. Нельзя привлекать внимание Рваных Ушей, да и наших друзей тоже.

— Конечно. Но мне показалось, что ты сказал об этом Финли.

— Сказал, но не все. У него и без того неприятностей хватает.

— Сейчас он много не наболтает, так что мы не слишком рискуем.

Мы не выдерживаем и прыскаем со смеху.

К нам подходят наши приятели. Настроение у них приподнятое. Я ищу глазами Тита. Во время мятежа мы были близкими друзьями. Теперь все иначе. Вон он, среди Кабанов. Каждый вечер его новые товарищи устраивают шумные потасовки. Остальные либо поддерживают, либо освистывают их. Они делают все, чтобы обратить на себя внимание. Другие кланы ведут себя сдержанней. Беркуты тоже затевают бои, но это поединки, и они не сопровождаются громкими возгласами. Филины, Гадюки и Куницы садятся в кружок и беседуют. Вожаки кланов решают, кому дать слово. Я замечаю, что в каждой группе один из участников стоит на коленях и без конца вертит головой, поглядывая, что происходит вокруг: не иначе, все они боятся слежки и прослушивания со стороны другого клана. Я покидаю моих товарищей и подхожу к Страшняку — он, по обыкновению, держится особняком.