Неопалимая - Маргарет Роджерсон Страница 17

Я молча уставилась в окно, наблюдая, как сверкают среди деревьев виспы. Восставший ошибся насчет кандалов. Может быть, заблуждался он и насчет всего остального?

Но что, если это было не так?

Круг потратил десятилетия после Войны Мучеников на то, чтобы очистить Лораэль от всех следов Старой Магии. Даже после того, как война была выиграна – духов изгнали обратно, а семерых Восставших заключили в тюрьмы – причина Скорби осталась. Оставь все как есть, и это может произойти вновь или перерасти в еще большую катастрофу.

Самое страшное в Скорби было то, что она возникла случайно. Король Воронов так сильно боялся смерти, что усомнился в обещаниях Госпожи о загробной жизни. Он попытался провести ритуал, дарующий бессмертие, но вместо этого по неосторожности разрушил врата Посмертия. Тем самым он даровал земное существование всем, кто уже перешагнул этот предел. То же бессмертие, в своем роде ужасное небытие, проклятая полужизнь. Таково было зло Старой Магии. Она издевалась над теми, кто прибегал к ней, воплощая их желания самым худшим способом, который только можно себе вообразить.

Может, Восставший не был сбит с толку, а пытался обмануть меня. Но ему нет выгоды лгать. Мы были врагами, ставшими товарищами по несчастью, скованными одной цепью.

И если он прав…

– Предположим, ты говоришь правду. Зачем кому-то заставлять духов нападать? Какую пользу это принесет им?

– Зачем люди вообще что-то делают? – огрызнулся он в ответ. – Ты гораздо лучше меня можешь ответить на этот вопрос.

Я не была в этом уверена. Уже сейчас мне казалось, что с Восставшим легче вести беседу, чем с Маргаритой или Франсин. Решив не озвучивать эту удручающую мысль вслух, я взглянула на свои кандалы.

– После того как тебя изгонят из меня, что с тобой будет?

Ответ казался очевидным.

– Твоей реликвией будет владеть кто-то другой, да? Кто-то, кто имеет подготовку и сможет вернуться сюда и остановить все это.

Он долгое время не отвечал. У меня появилось плохое предчувствие.

– Сколько лет было претендентке, которая умерла в вашей крипте? – спросил он.

Претендентка – он уже использовал это слово для описания сестры Жюльенны прежде.

– Я не знаю. Она была стара. – Перед глазами всплыл ее образ, шаркающий по катакомбам, похожим на паутинку волос, свисавших до пояса. – По меньшей мере восемьдесят.

Я ощутила странную боль со стороны Восставшего, укол какой-то безымянной эмоции, быстро подавленной.

– Возможно, она была последней. Не думаю, что Круг по-прежнему готовит для меня сосуды. Последние два – или три – были почти бесполезны. Подозреваю, что со временем знания о том, как владеть мной, были утрачены.

Я понятия не имела, когда в Лораэле в последний раз использовали высшие реликвии. Сотни лет назад, возможно, больше. Со временем необходимость в них отпала. Круг мог счесть, что подготовка новых претендентов не стоила риска.

Если не было никого другого…

– Эти люди двигались на север из-за меня, – услышала я свои слова. – Они прознали о том, что произошло в Наймсе, и думают, что я могу им помочь. Они думают, что я святая.

– Возможно, они правы. Ты достаточно мерзкая и раздражающая. Насколько могу судить, это одно из требований.

Я едва слышала, что он бормочет. «Такова воля Госпожи». Так сказала мне сестра Жюльенна в крипте. Что, если она имела в виду не только спасение монастыря? Это не казалось совпадением: люди нуждались в помощи, а я была здесь, проезжая мимо них, единственный человек в Лораэле, который владел высшей реликвией за последние несколько веков.

Но я не была святой. Меня даже не обучали. Я отрывками помнила несколько последовавших после битвы дней, но этого было достаточно, чтобы понять, что Восставшему по меньшей мере удалось частично завладеть моим телом. А без усилий сестер он уже взял бы контроль надо мной полностью. Сделай он это, и последствия были бы катастрофическими. Я ощущала его жестокие намерения так, словно они – мои собственные. Он без раздумий умертвил бы сестер.

В моих воспоминаниях преобладала еще одна его эмоция, более сильная, чем ярость, обида и голод, – сильнее, чем все они вместе взятые.

Страх.

Я смотрела, как свет отбрасывает переменчивые узоры на стену дормеза, прокручивая в голове идею, словно лезвие кинжала, когда изучаешь его на предмет зазубрин и царапин.

– Восставший, это правда, ты сделаешь все, чтобы не возвращаться в свой реликварий? – спросила я наконец.